Притворюсь твоей сестрой

Элай не шевелится, сжимая меня в объятиях, его вес все еще прижимает меня к матрасу, и я не хочу, чтобы это заканчивалось. Его сердце бьется в унисон с моим, и бешеный ритм синхронно замедляется.

Постепенно реальность начинает просачиваться обратно. Прохладный воздух на коже. Осознание того, где мы и кто мы. Но прежде чем страх и вина успевают снова вцепиться в меня, Элай медленно приподнимается на локтях. Его волосы падают на лоб, глаза в темноте все еще горят.

Он не говорит ни слова. Просто смотрит. Медленно поднимает руку и почти невесомо проводит по моей мокрой от слез щеке. Я и не заметила, что плачу. В этом жесте – не вопрос и даже не утешение. Это что-то вроде изумления. Как будто он тоже не может поверить в то, что только произошло.

И в этой тишине под его взглядом, я понимаю одну простую и ужасную вещь. Цена, которую мне придется заплатить за эту ночь, будет гораздо выше, чем я могла предположить. Потому что я только что отдала ему не только тело. Я отдала что-то, что уже никогда не смогу забрать обратно. Наверное, душу, которой, я считала, у меня нет.

Элай лежит рядом, и я слушаю его дыхание. Рука все еще покоится на моей талии. Я прижимаюсь щекой к его груди, вдыхая знакомый, уже ставший родным запах кожи – смесь дорогого мыла, ночного воздуха и чего-то неуловимого, что ассоциируется только с ним. Этот запах теперь будет преследовать меня, куда бы я ни пошла. На душе муторно и тяжело, как после падения с большой высоты. Сладкое опьянение страстью рассеивается, и на его место приходит трезвое, горькое похмелье от нашей, совсем невеселой реальности.

Я не могу молчать. Слова вырываются сами. Голос тихий и хриплый. Мне просто необходимо расставить все точки.

– Ты ведь понимаешь, что это было ошибкой?

Он не отвечает сразу. Его пальцы скользят по моей коже на животе, будто прочерчивая невидимый узор.

– Да, – наконец говорит Элай, и его голос низкий и спокойный. – Ошибкой. Самой большой и самой прекрасной ошибкой в моей жизни. И я ни секунды не пожалею о ней.

Его слова – и бальзам, и яд. Они согревают и обжигают одновременно. Потому что за ними следует правда, которую мы оба знаем.

– Но ничего не изменилось, – добавляет он, и в его голосе нет ни капли сомнений. – Ни для меня. Ни для тебя.

Я закрываю глаза, чувствуя, как по щеке скатывается слеза.

– Я в курсе. Как только мы узнаем имя того, кто виноват в смерти твоей сестры… я все расскажу. И уйду. Я обещала.

Он переворачивается набок, чтобы посмотреть на меня. В лунном свете, пробивающемся сквозь шторы, его лицо кажется высеченным из бледного мрамора. В его глазах глубокая грусть. Отражение моих собственных эмоций.

– Жаль, – тихо произносит он, и это одно слово звучит тяжелее любого обвинения. Хриплый голос на миг срывается. – Жаль, что мы не встретились при других обстоятельствах. В другой жизни.

Горло сжимается так, что я не могу говорить. Я просто киваю, чувствуя, как внутри все разрывается на части. Жаль. Маленькое слово, которое вмещает в себя целую вселенную несбывшегося. Возможность другой судьбы, где нет лжи, нет долга перед мертвой девушкой, где мы просто парень и девушка, которые нашли друг друга.

– Да, – выдыхаю я. – Жаль.

Больше сказать ничего не получается из-за перехватившего горло спазма. Слезы в буквальном смысле душат, и все силы уходят на то, чтобы их сдерживать.

Элай медленно, будто против своей воли, поднимается. Садится на край кровати, и я чувствую, как по телу пробегает холодок. Парень не смотрит на меня, собирая с пола свою одежду. Каждое его движение отдается во мне тихой болью. Он одевается в молчании, и это молчание красноречивее любых слов прощания.

У двери Элай оборачивается, и наши взгляды встречаются в последний раз.

– Спи… – говорит он тихо, спотыкаясь и так и не произнеся мое фальшивое имя. Я ему благодарна за это. Для него я никогда и не была Зои. Не знаю, как, но он сразу смог почувствовать меня настоящую.

Дверь закрывается с тихим щелчком.

Я остаюсь одна. Пустота в комнате кажется осязаемой, давящей. Я сжимаю подушку, на которой лежал Элай, зарываюсь в нее лицом, вдыхая его запах. И тогда меня накрывает волна. Тихое, безнадежное рыдание вырывается из груди. Я плачу о нем, о нас, о той жизни, которой никогда не будет. Плачу о Зои, чью роль я играла так старательно, что сама в ней запуталась. Плачу о себе – девушке из приюта, на одну ночь нашедшей дом в объятиях человека, которого пыталась обмануть.

За окном круглая, холодная луна заливает комнату безжалостным серебристым светом. Он освещает пустую половину кровати, скомканные простыни, мое одинокое, содрогающееся от рыданий тело. Ночь подходит к концу, а с ней заканчивается и наша короткая, украденная у судьбы сказка. Остается только правда. Холодная, жестокая и неумолимая. И я должна буду смотреть ей в лицо. Но не сейчас. Сейчас я просто плачу, пока луна не начинает бледнеть перед рассветом. Он принесет с собой новый день, полный лжи, в которой мне предстоит снова утонуть.

Глава 19

Оставшиеся до рассвета часы я провожу в странном оцепенении. Слезы давно высохли, оставив после себя лишь тяжесть под веками и соленое жжение на коже. Я не сплю, просто лежу и смотрю в потолок, пока за окном на смену ночной черноте не приходят сначала серые, а потом и розоватые тона. В ушах до сих пор его последние слова. Элай прав во всем. Мы просто встретились не в то время и не в том месте.

Когда в дверь тихо стучит горничная, я притворяюсь спящей, а потом, не открывая, говорю приглушенным голосом:

– Я нездорова. Не выйду к завтраку.

За дверью наступает тишина, а потом слышатся удаляющиеся шаги. Получилось довольно грубо, раз ко мне даже не заглянули и не попытались уговорить.

На миг пронзает чувство вины. Девушка, наверное, получит выговор за мою внезапную «болезнь». Но мысль о том, чтобы встретиться за столом с Элаем, видеть его отстраненное лицо и играть роль счастливой наследницы, невыносима. Если я не хочу откусить кому-нибудь из этой семейки лицо, лучше мне остаться в своей комнате.

Позже горничная приносит мне поднос с завтраком. Латте в высокой кружке и внушительный кусок шоколадного торта. Я устраиваюсь в кровати, обложившись подушками и коробкой с бумажными платочками, словно они могут защитить от внутренней боли. Я медленно пью сладкий кофе, заедая его влажным, насыщенным какао тортом. Комфортная еда. Жалкая попытка залить горе калориями. Торт пресной на вкус, будто все мои рецепторы онемели вместе с душой. Ем механически, пока не чувствую легкую тошноту.

Ближе к обеду в дверь снова стучат. На этот раз более настойчиво.