Привычка выживать

– Прости. Это все из-за лекарств, - говорит отстраненно. – Никак не получается себя сдержать. Веришь ли, но я в детстве немного плакала. Слезы не облегчали моих страданий. Голодные Игры показали мне, как с помощью слез и собственной слабости можно управлять людьми. С тех пор я почти не плакала просто так, а теперь не могу остановиться.

Пит целует ее в висок. Она не кажется ему сейчас жалкой – скорее, беззащитной. А беззащитность в женщине вызывает разные чувства, и главным чаще всего становится желание защищать и оберегать. Конечно, если ты не Арене Голодных Игр. Конечно, если ты еще не превратился в чудовище.

Джоанна затихает, а потом прижимается еще сильнее, и шепчет уже на самое ухо. Дыхание у нее обжигающе горячее, и Пит теряет счет времени, которое они проводят вдвоем, обнявшись, в парке у больницы.

– Я уже говорила тебе, что Игры не закончились, но правила стали сложнее, - Пит чувствует, что Джоанна улыбается. – Голодные Игры теперь мы будем вспоминать с ностальгией, потому что новая Арена устроена иначе, не так, как мы привыкли. Здесь тоже есть враги, но их нельзя просто убить, их нужно сначала обнаружить, - цокает языком. – Все, что я сделала, это часть сценария, Пит. Сценария, о котором я не знала, пока не увидела занавес.

И горечь, и безнадежная усталость сквозит в каждом ее слове. Пит гладит ее по голове, и пытается отвлечься от собственных мыслей, только подтверждающих его собственные подозрения. Он чувствует кожей направленные на них двоих взгляды, и теперь уже не пытается списать все на паранойю или на остаточное действие охмора.

Он не удерживается от вопроса:

– Что ты имеешь в виду?

Джоанна качает головой, и вырывается из его объятий. Подумать только, какие нежности, да еще на людях, на открытом пространстве. Джоанна не привыкла к нежности, и, похоже, все это время остро нуждалась именно в ней. Она делает несколько глубоких вдохов – воздух свежий, и, кажется, скоро начнется дождь, - и не пытается остановить свои слезы.

Теперь она полна решимости.

– Все получилось слишком просто, - говорит, опять картинно припав к могучему плечу своего любовника (Пит знает, что прежде с ним уже такое случалось, и это осознание не приносит ни облегчения, ни восторга). – Пропуск, который дал Эффи Плутарх за несколько дней. Наркотик, который внезапно оказался у Эффи, хотя в ее аптечке не было даже стандартных лекарств. То, что нас пропустили внутрь. То, что меня не остановили до того, как я начала бесчинствовать. Все мои действия, которые я считала авантюрой и импровизацией, были предугаданы кем-то заранее. Я думала, что меня терпят рядом с тобой, что меня списали со счета, но я ошиблась. Меня сделали еще одной фигурой на доске.

– Джоанна, - пытается сказать что-либо Пит, хотя еще не знает точно, что скажет. Что ему жаль? Нет, ему не жаль. Он втянул ее во весь этот спектакль тогда, когда позволил ей вернуться вместе с ним в Капитолий. Эгоистично, но он просто не хотел оставаться в одиночестве. Да и она, если быть честным, ненавидит одиночество, и теперь расплачивается за свою ненависть несвободой и затуманенным сознанием.

Девушка не позволяет ему ничего сказать.

– Знаешь, почему меня не стали судить? Аврелий неоднократно подчеркивал в своих отчетах, что мое состояние нестабильно. К Китнисс Эвердин я заявилась пьяной, да еще и обколотой наркотиком, - ее голос становится все тише и тише, - благодаря Эффи меня держат в этом приятном месте, а не в тюрьме. Похоже, что в ней я ошиблась. Она тоже пешка, Пит, яркая и несуразная пешка, еще более предсказуемая, чем мы с тобой, но она играет по правилам, меняя их для себя. Не думаю, что она спасла меня, но поверить в то, что все это случайность я уже не могу. Ей нужен был Хеймитч, чтобы сообщить тебе о том, что Эвердин жива. Думаю, она свято верила в то, что старый алкоголик сумеет сдержать тебя от необдуманных поступков. Ей нужно было помочь Плутарху использовать меня, но она не хотела, чтобы я пострадала по-настоящему. Или это все лекарства, - внезапно заявляет с безумным смехом. – Я настолько чувствую себя другой, что мне хочется танцевать, Пит. Теперь я совершенно безумна, совершенно, - опять заливается смехом, который резко обрывается, когда она видит собственную руку, зажатую в руке Пита. Это открытие потрясает ее до глубины души. – Интересно, а Плутарх мог все это предусмотреть? Нас с тобой? Мог ли он представить, что мы будем спать, сидеть здесь, как парочка влюбленных и ворковать? Наверное, все кажется мне логичным из-за наркотика. И министр рисуется мне главным злодеем всей этой истории. Я наделяю его нечеловеческой предусмотрительностью, черт возьми. Разве мог он предусмотреть то, что сердце Китнисс Эвердин остановится так быстро?

Пит слушает ее уже невнимательно. Пит погружается в свои мысли, вспоминая нынешнего министра связи. Для него Плутарх остается главным распорядителем Голодных Игр, который так устал от заранее известных правил и ограниченного количества жертв, что решил расширить вселенную своей Арены до размера целой страны.

– Ее сердце остановилось? – переспрашивает он рассеянно. Прежде ему почему-то не приходило в голову задаться вопросом, что же случилось с Китнисс после того, как ее отключили от всех аппаратов. Новость об остановке сердца его не удивляет. Его собственное сердце останавливалось неоднократно, в ходе операции или после ответного удара силового поля, или во время пыток, которые не всегда были рассчитаны на его выносливость и физическое состояние.

– Я слышала, что оно перестало биться, - Джоанна качает головой. – Такой неприятный звук, Пит, у меня до сих пор мурашки по коже. Какое-то время я даже считала себя убийцей Китнисс Эвердин, - говорит задумчиво, - но тогда меня уже чем-то обкололи, и мои чувства оставались для меня загадкой. Наверное, поэтому я не почувствовала ничего, когда узнала, что Китнисс Эвердин попросила не выставлять против меня никаких обвинений. Ты не знаешь, да? – заключает она, правильно расценив молчание со стороны собеседника. – Китнисс Эвередин пришла в себя после того, как умерла. Готова поспорить, что сейчас она находится под пристальным наблюдением, к ней никого не пускают, и никто не знает о том, что вообще произошло. Но она жива. Живее всех живых, по крайней мере, пока не придумает новый способ свести счеты с жизнью, - острая улыбка, которую все равно никто не оценит. – Можешь обрадовать Хеймитча, - говорит Джоанна, помолчав. – У этого везучего чертяки появился шанс извиниться перед одним из своих призраков.

Удача иногда бывает на его стороне.

…

Плутарх Хевенсби уверен, что из жизни любого человека можно сделать шоу. Он привык использовать только ему известные приемы общения с людьми, оставаясь для всех чем-то средним между клоуном и дирижером. По крайней мере, так было раньше. Теперь, обладая огромным запасом власти, Плутарх ведет себя немного иначе, как клоун, который не стер своего нарисованного лица, но постепенно перестал забавлять. Теперешний министр связи не ждет отказов, и красивым жестом с его стороны является приказ, облеченный в форму вежливого приглашения.

Он приглашает к себе домой двух победителей Дистрикта 12, и не знает, что его приглашение вызывает так много споров, доходящих едва ли не до драки. Впрочем, Хеймитч, еще не так давно окрыленный новостью о том, что его драгоценная Китнисс Эвердин жива, так и не решается поднять руку на чрезмерно спокойного Пита Мелларка, не выказывающего ни восторга, ни воодушевления от этой самой новости.

– Соберись, Пит, - говорит с угрозой Хеймитч, показательно беспечным шагом направляясь в сторону уже известной ему квартиры, - если ты чертов переродок, значит, ты должен быть заинтересованным в том, чтобы тебя оставили в покое. Ты ведь уже принял правила этой игры. Ты уже встретился с Китнисс Эвердин, и уже знаешь, что они хотят вернуть все на круги своя. Теперь, когда она жива, - его голос подозрительно подрагивает, - мы должны спасти ее от лап Капитолия.

– Я не буду играть в несчастного влюбленного, - Пит пожимает плечом.

– Никто пока не заставляет тебя играть, - раздражается Хеймитч, почему-то думая, что именно этот переродок станет единственной преградой между ним и Китнисс. – К тому же, ты должен понимать, что стоит на кону, - и обреченно замолкает, понимая, что никого здесь не убедил своей короткой и, как ожидалось, пламенной речью.

Даже себя не убедил.

– Впрочем, я уверен, Китнисс откажется первой, - пытается думать вслух рационально.

– Она всегда слишком быстро отказывалась от меня, - почему-то замечает Пит, и Эбернети приходится остановиться, чтобы полностью проникнуться репликой.

– Да, - тянет он неуверенно, - она немного перебарщивала в своем стремлении поверить в то, что прежнего тебя уже нет (она, кстати говоря, не так сильно и ошиблась). Но поставь себя на ее место…

– Я всегда должен ставить себя на ее место? – интересуется Пит намеренно спокойно. – Порой это жутко надоедает. Все эти разговоры о Китнисс Эвердин, о ее потерях и ее достижениях, о той цене, которую она заплатила… - Пит гротескно изображает жесты Эффи, и бывшего ментора немного передергивает. – Никто никогда не вспоминал, что вся моя семья погибла.