Привычка выживать

Одним сумасшедшим больше, одним меньше, какая разница, думает отстраненно.

– Что ж, - резюмирует мужчина в белом халате через какое-то время, - ты совершенно не изменилась, Китнисс. Такая же замкнутая, нелюдимая, неразговорчивая и далее по списку. Тяжелый случай, - он что-то быстро пишет в своем блокноте, но Китнисс следит за этим невнимательно. – Жалкая, - говорит доктор с иными интонациями. – Мне жаль, что твоя попытка самоубийства не удалась, - и захлопывает свой блокнот. – Ты никогда не умела делать что-то правильно и с первого раза, девочка. Интересно, - доктор прикусывает кончик своей черной руки и задумчиво смотрит в потолок, - если бы я дал тебе смертельную дозу, ты все равно выкарабкалась бы?

Китнисс Эвердин, с начала его монолога находящаяся в глубоком состоянии шока, смотрит на врача с искренним недоумением. Когда до нее доходит вся жестокость произносимых им слов, она вскакивает с кровати, и идет в его сторону со сжатыми кулаками.

– Как вы смеете? – спрашивает хрипло. Ей сложно говорить, рот ее, кажется, набит ватой, и язык не повинуется. В добровольно принятом ею обете молчания есть кое-какие изъяны.

– С тобой по-другому нельзя, - говорит доктор и тоже встает, и подходит к пациентке ближе, - ты понимаешь только боль.

Она отвешивает врачу пощечину. Повисает долгая, неловкая пауза, а потом Аврелий картинно смеется. – Подумать только, ты собиралась убить Президента Сноу! – и продолжает хохотать. Другая пощечина веселит его еще больше, и Китнисс напряженно смотрит на появившихся в палате медбратьев, у одного из которых наготове полный бесцветной жидкости шприц.

Китнисс почти жаждет укола, несущего спокойствие и забвение. От гнева ее немного шатает, и в чувство ее приводит только надменный голос ее лечащего врача.

– Никаких наркотиков, - говорит Аврелий, жестом убирая из палаты медбратьев. Остаток фразы он произносит, глядя прямо на Китнисс, очень тихо. – Продолжай гнить, находясь в сознании, девочка, - а потом разворачивается и уходит.

У Китнисс пылают щеки. Ее немного подташнивает от резких перепадов настроения. Слезы катятся по ее щекам – горячие и соленые. С каким-то отчуждением она смотрит на оставленный на кресле блокнот и бросается к нему, надеясь найти оставленную ручку, но врач, очевидно, ручку забрал. А блокнот оставил специально, потому что на белом листе написана только одна фраза.

Девушка, которая тлеет.

С улыбкой Китнисс рвет этот лист на длинные полоски. Затем еще один лист, и еще, и еще. Ее руки дрожат, но впервые за долгое время занятие чем-то увлекает ее настолько, что она перестает чувствовать бушующее внутри нее пламя.

…

Президент Пэйлор вызывает доктора к себе в тот же день. Впервые за долгое время. Аврелий переступает порог прежде знакомого кабинета и немного теряется – здесь многое успело измениться. Стало гораздо меньше света, из-за повешенных на окна тяжелых штор. Появились самые разные мониторы, всех размеров. От часто меняющихся изображений рябит в глазах. Аврелий присаживается в кресло и старается не смотреть по сторонам.

Пэйлор выглядит уставшей. Усталость прибавляет к ее возрасту десяток лишних лет.

– Не скажу, что рада тебя видеть, - говорит низким голосом и не смотрит в сторону сидящего собеседника. – К тому же, ты знаешь, что именно я хочу от тебя услышать.

Аврелий отрицательно качает головой. Пэйлор хмурится. Смотрит на часы, на светящиеся экраны. Прижимает палец к виску и слегка надавливает. – Постоянные головные боли, - объясняет сокрушенно, хотя никто здесь не просит пояснений. В ящике ее рабочего стола обнаруживаются целые запасы маленьких белых таблеток. Она запивает одну из высокого стакана и садится в кресло, расслабляясь. Затем, будто вспомнив о том, что находится не одна, тяжело вздыхает. Выключает все экраны, кроме одного, на который выводит изображение известной доктору палаты с остервенело рвущей белые листы блокнота Китнисс.

– Зачем ты с ней так? – спрашивает отрывисто. – Даже мне кажется, что она такого обращения не заслужила.

Аврелий смотрит на запись, прищурившись.

– Я лечащий врач. Я решаю, что она заслужила.

– О, - Пэйлор делает паузу, - это слишком самодовольно, тебе не кажется? Я всегда могу найти более подходящего для нее врача, Аврелий.

– Хорошо, - легкомысленно заявляет Аврелий и даже встает с явным намереньем покинуть этот кабинет. – Но когда она попробует наложить на себя руки в следующий раз, не удивляйся. А она обязательно попробует. И одна из попыток станет удачной, потому что невозможно заставить жить того, кому не для чего жить.

– Стой, - размеренно говорит Пэйлор, - ты лечишь не только Китнисс Эвердин. А если ты не лечишь ее, ты не лечишь никого, - заявляет резко, с дрожью в голосе, и устало бьет кулаком по столу.

– Хорошо, - с прежней легкомысленностью заявляет доктор, - я давно думаю о том, что мне нужно быть ближе к морю и морепродуктам. Здесь устриц днем с огнем не сыщешь, - жалуется с совершенной непосредственностью, делает еще один шаг в направлении двери.

Пэйлор вздыхает опять.

– Чего ты хочешь? – спрашивает тихо.

Аврелий возвращается к ней, но не садится, а подходит к столу. Вид у него очень внушительный.

– Я продолжаю лечить всех этих сумасшедших, - Пэйлор мысленно загибает один палец, - я лечу их так, как мне кажется нужным, - загибает второй палец. Аврелий делает паузу. – Ты приказываешь убрать все камеры из палаты Эвердин. Из палаты Мейсон. Из квартиры Мелларка.

Напряженная пауза. Пэйлор мысленно отвечает отказом, но ничего не говорит вслух.

– И ты перестаешь пить любые таблетки, - добавляет Аврелий совсем тихо, и замолкает.

– В квартире Мелларка нет никаких камер, - добродушно отзывается Пэйлор, а потом поджимает губы. – Эти таблетки спасают меня от головной боли.

– Хорошо, - улыбается Аврелий. – Я пришлю тебе осьминогов. И, может, немного моллюсков.

– Ты уже довел однажды Эвердин до самоубийства, - разъяряется Пэйлор. – Ты отпустил потенциально опасного Мелларка на свободу. Ты не сделал ничего, когда Мейсон отключала Китнисс от аппаратов обеспечения жизнедеятельности. Все твои пациенты до сих пор остаются безумцами, которые не ведают, что творят! – переходит уже на крик. – И в квартире Мелларка нет никаких камер! – добавляет значительно тише.

На единственном включенном экране Китнисс рассматривает тонкие полоски бумаги – все, что осталось от блокнота. Затем поднимает голову. Лихорадочно блестящие глаза ее бессмысленно бродят по потолку, затем она видит огонек камеры, встает. Она что-то кричит, но звук отключен, и Пэйлор может только догадываться о том, какие именно проклятия посылает безумная пациентка своим врагам.

– Ты не успокоишь ее? – спрашивает устало. – От одного ее вида у меня опять начинает болеть голова.

– Я больше не являюсь ее лечащим врачом, - Аврелий пожимает плечом.