Привычка выживать

Аврелий пожимает плечом.

– Всегда есть шанс все исправить. По крайней мере, если не верить в это, ради чего жить? – спрашивает с горечью, и вспоминает, что говорит это ребенку. Ребенку, у которого такие внимательные глаза, и такие взрослые вопросы.

– А у Китнисс будет шанс выздороветь? – спрашивает Каролина и ждет ответа с упрямством, свойственным всей ее семье.

– От Китнисс сейчас требуется одно: желание выздороветь. Пока она не захочет, она не вылечится.

– И вы ей поможете?

– Для маленькой девочки, от которой только и ждут желания вернуть принадлежащий ей трон, ты слишком много говоришь, - не выдерживает врач.

Каролина капризно надувает губы.

– Просто я любопытна. И нет никакого трона. Трон только в сказках, к тому же, дед захватил трон силой. В сказках он был бы злодеем, которого победила бы Китнисс Эвердин. Не так ли?

Энорабия ускоряется, и идет уже вровень со своей подопечной. Аврелий тяжело вздыхает и отвечает на предыдущий вопрос, посчитав последний риторическим.

– Меня одного мало для того, чтобы Китнисс Эвердин захотела вернуться к жизни. Благо, что есть еще люди, которым она нужна.

Каролина расстается с ним у самого выхода. Длинные пальцы Энорабии сжимают ее плечо. Аврелий думает, что Энорабия причиняет девочке боль, но лицо Каролины остается безмятежно спокойным, и от сердца врача немного отлегает. Из больницы он делает несколько звонков, каждый из которых обговорил с министром связи заранее, после того, как узнал о приблизительной дате поступления в Капитолий устриц.

Безжизненный голос миссис Эвердин на секунду становится напряженным. Доктор долго мучается сомнениями, следует ли сразу говорить о том, что будто бы мертвая Китнисс вовсе не умирала, но, в конце концов, он выпаливает все, как на духу. Миссис Эвердин молчит, и причина ее молчания вовсе не в пропавшей на время связи. Затем Аврелий слышит сдавленный стон. Женщина отвечает, что приедет, как только получится, и тихо спрашивает, готова ли сама Китнисс к ее приезду.

– Нет, не готова, - отвечает Аврелий.
– Но она будет готова, когда вы приедете. Я сделаю все возможное, чтобы это было так.

Второй звонок доктор делает неохотно. Для второго звонка еще очень рано, его можно считать предварительным, да и адресат временно оказывается недоступным. Женский голос, очень приятный на слух, замечает, что Гейл в ближайшее время будет слишком занят, чтобы посещать Капитолий. Но как только он освободится…

Аврелий вешает трубку, не дослушав. Интересно, как бы быстро Хоторн освободился бы, если бы узнал, что в Капитолии его ждет Китнисс Эвердин? Интересно, во втором дистрикте уже сумели сотворить сверхзвуковой планолет? Доктор не выглядит расстроенным вторым отказом, его больше мучает неопределенность первого согласия. Впрочем, у него нет права забивать свою голову ни к чему хорошему не приводящими мыслями. Его завтра ожидает тяжелый день. Его и Китнисс Эвердин, которую, он надеется, он сумеет вернуть к жизни. Хотя никому не придется по душе способ, которым он собирается воспользоваться.

========== ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ, в которой доктор Аврелий приступает к лечению ==========

Китнисс Эвердин ненавидит больницы и все, что с больницами связано. Она пытается сопротивляться лекарствам, которые ей теперь почти не прописывают, как и пытается бороться с навязываемым ей режимом дня. Ночью она лежит с открытыми глазами. Днем пытается спать, но ей не позволяет этого делать назойливый доктор, с которым произошло одно из тех изменений, которые невозможно объяснить. Когда Китнисс отказывается принимать пищу, доктор остается в ее палате на целые сутки, и говорит, говорит, говорит. Он бьет ее словами, с жестокостью которых не могут сравниться даже удары, полученные Китнисс на двух Аренах. Он рассказывает ей подробности того, как голодали люди в дистриктах до восстания, и какие сейчас наблюдаются перебои в поставках еды в Капитолий. Особенно доктор Аврелий сокрушается по поводу отсутствия в столице морских гадов, которых очень сильно любит.

– Больницы обеспечивают питанием, - мирно говорит врач, взывая к совести своей пациентки, - поэтому, отказываясь от еды, ты не только убиваешь себя, но убиваешь и еще кого-то.

– Я не хочу жить! – зло восклицает Эвердин из-под подушки и одеяла, под которые ей пришлось залезть в попытке скрыться от его слов, проникающих в каждую клеточку ее сознания против воли.

– Это я уже слышал, - резонно отвечает врач и перелистывает блокнот. О чем-то молчит какое-то время, Китнисс даже приподнимает голову в надежде, что этот говорун заснул, но ее ожидания не претворяются в жизнь, потому что Аврелий просматривает последние записи и что-то подсчитывает. – За время, прошедшее с твоего пробуждения, ты говорила об этом тридцать два раза. Иными словами, ты только об этом и говоришь, когда не просишь кого-то из персонала приглушить свет или не требуешь, чтобы я заткнулся.

Китнисс хочется убивать, но, в конце концов, она старательно съедает все, что находится на тарелке. Доктор внимательно смотрит, с какой тщательностью пережевывается пища, и так же внимательно смотрит за каждым глотком, отчего Китнисс давится и злится еще больше. Но, по крайней мере, она не лежит и не смотрит в потолок. После ухода доктора она даже мечется какое-то время по маленькой палате со сжатыми кулаками и выкрикивает какие-то оскорбления в спину ушедшего, но устав, устраивается на кровати с поджатыми ногами, а ночью засыпает, так и не решив, что ей делать дальше.

Его присутствие ужасно выматывает.

Но потом он начинает мучить ее по-настоящему.

– Итак, ты спишь в положенное время, не устраиваешь голодных забастовок, не пытаешься вязать из простыней веревки и вешаться прямо здесь, - Аврелий внезапно поднимает взгляд от чистых листов своего блокнота и наблюдает за тем, с каким интересом Китнисс изучает прежде неинтересные ей простыни. – Нет, дорогая, можешь не пытаться. Эти простыни – специальный заказ прямо из Восьмого Дистрикта. Поверь, по приказу Президента Пэйлор, там из ткани умудрились сделать целое произведение искусства.

Эвердин надувает губы и отворачивается. По той решимости, которую доктор видит в ее глазах, она решает и дальше играть в молчанку. Что ж, есть игры и похуже этой, и ты в них играла, девочка. Посмотрим, как тебе придутся по душе игры психологические. Посмотрим, как быстро ты сломаешься.

– Ты делаешь все, что полагается делать для выздоровления, но ты продолжаешь играть в молчанку, - резюмирует врач. – Я спрошу тебя еще раз: ты хочешь поговорить? – Эвердин делает вид, что крайне поглощена созерцанием завешенного окна, и Аврелий хлопает в ладоши, и улыбается, когда пациентка вздрагивает. – Что ж, ты еще жива, это радует. Не хочешь говорить ты, говорить буду я.

Делай, что хочешь, думает Эвердин.

И вскоре жалеет об этом.

– Ты не хочешь говорить обо всем, что произошло с момента, когда имя твоей сестры прозвучало на Жатве, - у доктора хорошо поставленный голос, но одним голосом он не ограничивается. – Тяжелая тема, разумеется. Имя маленькой девочки было вписано только один раз, но ее выбрали. Теория вероятностей, не более того. Теория, которая уничтожила привычный уклад сначала твоей жизни, а потом жизни всей страны.

Китнисс слушает невнимательно, но вздрагивает, когда доктор замолкает, позволяя говорить записи, транслируемой на одну из стен палаты. Записи с Жатвы, на которой она, Китнисс Эвердин, в нежно-голубом платье с истерикой в голосе вызывается добровольцем.