Привычка выживать
Шрифт:
Доктор не знает, существуют ли способы вернуться к жизни. Доктор не хочет знать, что, кроме сумасшествия, может воскресить упокоенных призраков, и облегчить тяжелое бремя памяти, поэтому он улыбается и кивает, не слушая восторженный рассказ отстраненной женщины, которая никогда не станет его пациенткой, но которая так же никогда не избавится от окружающих ее мертвецов.
…
Весь мир тает в туманной дымке. Китнисс и рада бы представить, что эта мутная дымка, окружающая ее, похожая на туман, всего лишь действие таблеток или уколов, но ни таблеток, ни уколов доктор Аврелий ей не назначает. Он говорит, что ей полезно быть в сознании. Справляться со своими проблемами на трезвую, не одурманенную химикатами голову, и Китнисс ненавидит его порой, просыпаясь на своей узкой постели. Она узнает, что камера в ее палате ничего не записывает, но не радуется
– Значит, Плутарх пустил это в эфир? – будничным голосом спрашивает Китнисс, и выглядит заинтересованной. Аврелий думает, что все признаки выздоровления на лицо – девушка уже не лежит с пустыми глазами, отвечает, когда ее о чем-то спрашивают, и, главное, сама задает вопросы. Диалог в ее случае – серьезный шаг к нормальному общению, а нормальное общение – единственное, пожалуй, что сможет ее вернуть к нормальной жизни.
– Да, - коротко отвечает Аврелий, но для поддержания разговора в красках описывает волнения, вызванные этим коротким видео по всей стране. Он говорит о цветах, которые несли по всей стране на могилу столь известной победительницы Голодных Игр, но Китнисс слушает невнимательно, ставит видео на паузу и пристально всматривается в свое застывшее лицо. Ее мучает какая-то новая идея, и от этой мысли по позвоночнику доктора проходит почти незаметный холодок.
– Пэйлор все еще президент, - уточняет Китнисс какое-то время спустя. Она узнает все о сегодняшней ситуации в Панеме, спрашивает, проводились ли 75 Голодные Игры среди детей Капитолия, что случилось с самим городом, и с теми, с кем она тесно общалась до своей мнимой смерти.
Аврелий терпеливо восполняет пробелы в ее сознании, а потом озадачивает ее саму неожиданным вопросом.
– На что была похожа твоя кома?
Китнисс медлит. Сглатывает подступившую слюну, выпивает стакан воды и долго смотрит в окно.
– Как ни странно, я была счастлива, - говорит отстраненно, с какой-то печалью. Никто не просит ее отвечать развернуто, но ей самой хочется выговориться, и она, опять помедлив, продолжает. – Это будто мои старые воспоминания, слишком осмысленные для снов. После своего помилования я вернулась в разрушенный Двенадцатый Дистрикт и заново собирала себя по частям, - на ее губах играет навязчивая улыбка, она качает головой, все кажется ей немного смешным, особенно доктор, с таким вниманием вслушивающийся в ее рассказ о долгой галлюцинации. – Я могу сказать, что была счастлива там, - делает паузу, поправляет упавшую прядь волос, на которую смотрит долго-долго. – Сейчас мне кажется, что это был совсем не сон, а другая, милосердная реальность, - смягченная улыбка. – У моей дочери там были такие волосы, как у меня. А мальчик, - мечтательно смотрит в потолок, - мальчик был похож на отца, - и передергивает плечами, прогоняя остаток иллюзий.
Будто змея, сбросившая кожу.
– Как я вернулась? – интересуется Китнисс уже другим, напряженным голосом.
Аврелий рискует показать ей запись с сольным выступлением Джоанны Мейсон, хотя не вполне уверен, что Китнисс к этому готова. Но Китнисс готова. К ней на помощь приходит прежде незамеченная отстраненность, при которой у восемнадцатилетней девушки вдруг появляется взгляд восьмидесятилетней старухи. Во время просмотра Китнисс наклоняет голову, и доктора бросает в дрожь. Он где-то видел уже этот чрезмерно безмятежный взгляд, в котором так мало человеческого.
Он видел, но не помнит, где и когда.
Китнисс, к его ужасу, пересматривает запись дважды.
– И Джоанна тоже лечится здесь?
– Да, - следует осторожный ответ.
– Наверное, ее вы держите под наркотиками, - говорит огненная девушка медленно и облизывает потрескавшиеся губы, - иначе бы она опять повадилась бы ко мне, - и тихо смеется. – Вы же отпустите ее? Она, как видите, никого не убила. Я не в претензии.
– Джоанна Мейсон больна, - отчетливо говорит врач. –
Ей предстоит долгое принудительное лечение. Не думаю, что ты сможешь решать за меня, выпускать ее на свободу, или продолжать держать в палате со связанными за спиной руками.– Ее руки связаны за спиной? – уточняет Китнисс бесстрастно. – Я знаю вас, - говорит, не дождавшись ответа. – Вы бы не стали поступать настолько бесчеловечно. К тому же, эта сумасшедшая и с завязанными руками может такое натворить, что сама революция покажется вам детским праздником.
Ее шутка вовсе не кажется удачной. Она более чем неуместна, но человек, способный шутить, собирается пожить на этом свете еще какое-то время. Это не может не радовать, но сам Аврелий не выглядит обрадованным столь удачным поворотом событий. Если прежде ее спокойствие просто вызывало недоумение, то теперь оно пугает. Аврелий знает, что подобное спокойствие свойственно чаще всего сумасшедшим, и пусть этот диагноз уже не единожды присваивали Китнисс, в этот раз все выглядит на порядок серьезнее. Когда Китнисс Эвердин говорит, что не собирается выставлять Джоанну Мейсон своей убийцей, он лишь качает головой. Чего бы ни хотела Джоанна, что бы ни побуждало ее так себя вести, он узнает это, он уже почти знает это – Мейсон никогда не умела молчать, а в нескончаемом потоке гадостей ее всегда находилась тщательно спрятанная правда. Но у Китнисс властный взгляд, и, когда она позволяет отпустить на волю свою потенциальную убийцу, Аврелий резко возражает ей, впервые за дни, проведенные рядом. Он делает послабление в режиме содержания Мейсон только потому, что считает один из этапов лечения пройденным, и даже позволяет Питу прогуляться с Джоанной по одной из аллей. Он наблюдает за ними двумя – и видит людей, лишенных надежд на нормальное будущее. Но он смотрит в их сторону не в полном одиночестве, как ожидалось.
Китнисс Эвердин, так же получившая право перемещаться по коридору этажа, на котором расположена ее палата, тоже смотрит в сторону двух своих знакомых. Мир вовсе не рушится пред ее глазами, она не дрожит и не плачет, но ловит взглядом каждое прикосновение Джоанны к Питу, каждый взгляд Пита, направленный на Джоанну. Стоя у окна, она выглядит резко повзрослевшей, из-за световых бликов она вдруг кажется Аврелию совсем седой, но в выражении ее лица он не видит никаких резких перемен. К тому же, она задает вопросы:
– Значит, они теперь вместе, так? – она улыбается, и не отходит от окна, и не оборачивается, просто зная, что доктор стоит за ее спиной и понимает, о ком Китнисс хочет узнать сейчас.
– Да.
– И как давно? – следует другой вопрос, но Китнисс медлит, прежде чем задать его.
– С тех пор, как Пит вернулся в Капитолий.
– Он уезжал?
Это странный допрос. Китнисс говорит быстрыми короткими фразами, на одном дыхании, и вид у нее строгий, как у учителя на экзамене. При этом она не смотрит на того, кого допрашивает, она смотрит на Джоанну Мейсон, прижимающуюся всем телом к Питу Мелларку, и почему-то улыбается. Ей нравится то, что она видит, или же она тщательно скрывает свои чувства под одной из тех масок, которых прежде у нее никогда не было.
– Да. После выхода из больницы он какое-то время путешествовал по дистриктам, - Аврелий с долей смущения вспоминает, с какими чувствами следили за действиями потенциального убийцы он, Пэйлор и несметное количество военных.
– И что он искал? – Китнисс отходит от окна. Интересная ей пара идет по аллее назад, к центральному входу в больницу. Они держатся за руки; Эвердин греет ладони дыханием и усмехается. – Он ведь явно что-то искал, доктор. Не мог не искать, он ведь чертов капитолийский переродок, - выкрикивает внезапно со злостью, часто-часто дышит, взгляд ее мечется от одного предмета к другому, Аврелий чувствует острую потребность ее обнять, защитить от всех бед, которыми переполнена ее короткая жизнь.
Вместо этого он пожимает плечом. Если Пит Мелларк или переродок с его лицом что-то действительно искал в дистриктах, которые посетил, то он это нашел. Нашел так, что его просто никто не заподозрил, а это уже из разряда совершенно невероятных событий.
– А я… - Китнисс делает паузу, стараясь дышать не так шумно, - а я могу отсюда уехать?
– Конечно, - Аврелий даже рад такому повороту событий. И внезапно принимает для себя совершенно неожиданное решение. – Я поеду вместе с тобой, - и, едва успев понять, чем чревато для него только что высказанное предложение, сразу находит, по крайней мере, один бесценный плюс происходящего безумия. – Ты ведь не против заскочить в Четвертый Дистрикт, так?