Приют Грез
Шрифт:
Эрнст провел по глазам ладонью. Он позабыл прошлое и будущее. Вдруг Ланна Райнер сказала своим звучным голосом:
– А теперь давайте посумерничаем.
Медленными, грациозными движениями она убрала со стола. Эрнст восхищенно следил за прекрасным созданием, окутанным мягким золотистым светом заката.
– Я очень люблю посидеть вот так, в сумерках. Все краски и формы столь нежны, столь расплывчаты… Сумерки навевают такие красивые мечты…
– К чему мечты, сударыня?…
Она взглянула на него из-под полуприкрытых век.
– Мечты нужны лишь слабым людям. Поступки и опыт - это все! И тем не
– Впрочем, мечтать - это так приятно…
Она вдруг запела своим волшебным голосом начало вагнеровского наброска к «Тристану и Изольде»: «Скажи, какие чудные мечты…» Эрнст тихонько подошел к роялю и подыграл ей. Продолжая петь вполголоса, Ланна последовала за ним и поставила ноты на пюпитр. При этом ее рукав коснулся лба Эрнста. Сладкий озноб пронзил все его существо и дрожащим напевом остался в кропи. Бесконечной тоской отзывались и сердце полнозвучные септ- и нонаккорды на фоне печальной мелодии томления: «Мечты, мечты… Те, что в добрый час…» И еще раз: «Мечты…» И, затихая: «Мечты…» - эхом откликнулся рояль.
Эрнст оторвал руки от клавиатуры, они бессильно повисли вдоль тела. Ланна Райнер стояла перед ним и смотрела на Эрнста загадочным взглядом.
– Только мечты и значат в жизни, а действительность сера и безрадостна…
– Нет, мечта - это мечта…
– А жизнь - это Эрнст Винтер, - произнес голос из сумерек.
– А чудо - это Ланна Райнер…
Пламенеющий закатный луч золотой короной лег на лоб Эрнста.
– Верите ли вы в чудо, Эрнст Винтер?
– Да, Ланна Райнер.
Ее красивые яркие губы дрожали, когда она едва слышно спросила:
– Не хотите ли научить меня этому?
– Но ведь я просто в него верю, - почти машинально ответил Эрнст, глядя куда-то вдаль.
– Разве вера никогда не обманывает, Эрнст Винтер?
– Никогда, Ланна Райнер.
Сумерки сплетали из их голосов серебряную ленту над розовыми мечтами.
– Я жажду чуда, Эрнст Винтер, - мечтательно сказала красивая женщина у рояля.
– А у меня… чудо… уже есть, - едва слышно, запинаясь прошептал Эрнст и без сил опустился перед Ланной на пол.
Она долгим взглядом посмотрела на Эрнста и легко коснулась его лба своей узкой рукой.
– Это все сумерки… - выдохнула Ланна и медленно направилась к одному из кресел.
Эрнст поднялся, посмотрел на нее отсутствующим взглядом невероятно расширенных глаз. Она сидела в последнем закатном золоте, сквозь которое уже проглядывали сиреневые краски вечера.
Эрнст сдался. Он подошел к Ланне и спрятал голову в подоле ее платья.
Она погладила его по волосам.
Эрнст взглянул на нее. Его лицо было мертвенно-бледным, а глаза от волнения совсем потемнели.
– Малыш, - тихо сказала она и поцеловала его в глаза _ Мои милые вопрошающие глаза… И страстные губы… Малыш мой…
Ночью Эрнст спал крепко и без снов. На следующее утро все казалось ему уже каким-то безумным сновидением, посетившим его до первых петухов. И настроение было странное - полугрустное, полублаженное. Эрнст принялся за работу, чтобы отогнать ненужные мысли. Ланна Райнер казалась ему такой далекой, такой чужой. Он уже почти и не помнил о ней. Он думал об Элизабет и чувствовал, что она близка ему и что он очень ее любит. К вечеру вчерашнее событие виделось ему уже
по-другому. Сердце Эрнста исполнилось тревожным ожиданием. Он то и дело вынимал из портмоне билет в ложу, подаренный Ланной, дабы удостовериться в реальности произошедшего.Он старательно привел себя в порядок и медленно двинулся по направлению к театру. На афишном столбе Эрнст увидел свежую афишу Оперы. Он остановился и прочитал: «Мадам Баттерфлай - Ланна Райнер». Многие останавливались и тоже читали, а какой-то господин сказал:
– Райнер поет партию Баттерфлай, значит, нам надо поторопиться с билетами, не то их не будет.
– А что, она и впрямь хорошая певица?
– спросил его спутник, когда оба уже удалялись.
– Замечательная!
– успел услышать Эрнст. И на его губах заиграла горделивая улыбка. Ланна Райнер… Вчера вечером она его поцеловала. Он останавливался у каждого афишного столба, читал: «Мадам Баттерфлай -Ланна Райнер» - и был счастлив.
Когда он вошел в ложу, звонки уже прозвучали. Томная музыка Пуччини сразу очаровала его, и чары исчезли, лишь когда на сцене появилась мадам Баттерфлай.
Горячая волна радости захлестнула Эрнста. При каждом звуке, каждой ноте он думал: «Моя Ланна - поет для меня!» А вот и она его заметила… Легкий кивок…
У Эрнста голова закружилась от счастья. Когда с балконов и галерки грянул гром аплодисментов, от гордого сознания власти над певицей его кровь забурлила, словно крепкое шипучее вино.
С презрительной улыбкой Эрнст смотрел на цветы и венки, завалившие авансцену. «Эх вы, неумехи, - думал он, - старайтесь не старайтесь, все равно я - ее Малыш!»
Теперь Эрнст каждый вечер ходил в Оперу. Ланна ввела его в различные компании и салоны высшего света, и Винтера стали часто приглашать.
Так шло время - если не с Ланиой и не за работой, то в хождении по гостям.
Как-то холодным осенним вечером Эрнст провожал Ланну из театра. В тот раз давали «Богему», и он был еще под впечатлением этой оперы. Эрнст помог Ланне сесть в машину, и они поехали - тесно прижавшись друг к другу и не говоря ни слова. В тот вечер Ланна была очень нежна. Когда машина остановилась перед ее домом, она тихонько промолвила:
– Пойдем со мной.
Эрнст поднялся вместе с ней по лестнице.
– Я отпустила горничную на сегодняшнюю ночь, - прошептала Ланна, отпирая дверь, - ее матушка заболела.
В таинственной атмосфере полутемной лестницы его кровь вскипела, а сердце - бешено забилось. Когда Ланна наклонилась к замочной скважине, Эрнст в порыве внезапной страсти поцеловал ее в ушко. Ланна резко выпрямилась и бросила на него странно мерцающий взгляд.
– Ты что?
– прошептала она почти угрожающим тоном.
В будуаре Ланна зажгла затененный батиком торшер и скрылась в спальне, чтобы переодеться. Дверь она оставила приоткрытой и мило болтала с Эрнстом. Эта щель, сквозь которую падал рубиновый свет из спальни, притягивала Эрнста с магической силой. Кровь его кипела, все органы чувств захлестывало бушующее море. Но он сжал кулаки, сжал зубы и судорожно улыбнулся.
– А вот и я, Малыш. Надеюсь, ты извинишь, я оделась по-домашнему, так мне уютнее…
И опять оставила дверь спальни приоткрытой. Свет там продолжал гореть, и сквозь щель был виден край белоснежной постели, заваленной дамским бельем.