Призванный в Бездну

— Да. Госпожа упорствует, что рано или поздно мои усилия принесут плоды, однако… по-моему, её просто радуют чужие страдания.

С этим трудно поспорить.

Из-за того, что рабыня толком ничего не знала об аванпосте или слабых местах старухи, особой ценности как союзник она не представляла. Но я поймал себя на том, что рад поболтать с ней. Она до дрожи боялась меня, но иногда забывала об этом и отвечала почти спокойно.

С тех пор как я попал в аванпост, о нормальном общении пришлось забыть — не считать же за него монологи ведьмы во время пыток. И сейчас даже напуганная Нейфила воспринималась как приятный собеседник.

Воодушевлённый переменой к лучшему, я решил понести ведро вместо Нейфилы. Оно не было большим, но рабыня явно недоедала и тащила его с трудом.

Я протянул руку и коснулся пальцев Нейфилы, державших ручку. С громким вскриком девчонка отпустила ведро, и то грохнулось на ковёр, выплеснув воду.

— Т-ты дотронулся до меня! — выпалила рабыня, потирая ладонь с таким ошарашенным видом, будто я её как минимум поцеловал.

— Да, и что с того?

Нейфила коснулась россыпи кристаллов на щеке.

— Но… я… — Она выдохнула. — Наверное, ничего. Наверное, ты не… тебе не… Я тебе не отвратительна?

Вместо ответа я передёрнул плечами и подобрал ведро. Ситуация быстро становилась абсурдной. Мы торчали посреди заколдованного лабиринта, которым управляла сумасшедшая волшебница, измывавшаяся над Нейфилой сотнями разных способов, а я вообще угодил в монстра-людоеда. Трудно представить более нелепый вопрос.

Я внимательно осмотрел девушку. Взгляд вновь зацепился за кристаллы, выступающие из её кожи, — в полутьме коридора они отливали густым пурпуром, оттеняя и подчеркивая хрупкую бледность красивого лица.

Нейфилу такое внимание удивило, но я не стал ничего объяснять и зашагал дальше по коридору. Неожиданно всплыло воспоминание: Йелма отдергивает руку, лишь бы даже рукавом не коснуться старика Тоттера. Людей с кристаллами в этом мире явно недолюбливали.

Келья оказалась тесной комнаткой с двумя нишами, выточенными в стенах. В углу у входа валялось рваное тряпьё, из которого Нейфила подобрала мне драную пародию на рубаху. Я был согласен и на такое. В аванпосте царила прохлада, и прогулки без одежды вызывали довольно правдоподобные мурашки на коже.

Закончив с моим обустройством, рабыня наполнила ведро водой, имевший буроватый оттенок. Она текла из замшелого каменного желоба, вытесанного прямо в дальней стене.

В уборке я, само собой, не участвовал, но и далеко от Нейфилы не уходил. Вдруг ведьме захочется проведать нас?

Свободное время я посвятил развитию мускулатуры.

Попытки сходу изменить большие участки я отбросил. Тут нужно было действовать тоньше и глубже, начиная с незаметных глазу вещей.

Я укреплял мускулы — понемногу, потому что чем быстрее проходило преображение, тем скорее за ним следовал голод.

В основном изменения были внутренними, так как я не хотел привлечь внимание Нарцкуллы. Но иногда приходилось понемногу наращивать объём мышц в надежде, что ведьма не будет приглядываться.

Она увидит явную перемену, а к чему вызывать в ней подозрения?

Дело осложнялось тем, что для более-менее контролируемых изменений недостаточно было просто черкануть что-то на ядре. Небрежных мазков хватало для дряни вроде опухолей, но они не работали для более сложных структур, которые нуждались в гармонии между рисунком на ядре и физическим воплощением. В лучшем случае коррекция не закреплялась.

В худшем начинала разлагаться плоть.

Постепенно я подбирал нужный рисунок, но дело продвигалось со скрипом.

Перестройка организма сопровождалась неприглядными картинами. Нейфила перестала исподтишка коситься на меня, когда увидела, как расползается плоть на руке, обнажая кости.

Когда подступал голод, я заглушал его, впитывая остатки души побеждённых монстров. Пришлось закончить, когда в распоряжении остался последний тушканчик. Я прошёл стадию Наброска, но на Эскизе физического состояния придётся задержаться надолго.

К этому моменту у девчонки, которая старательно боролась с паутиной, плесенью и грязью, начала валиться из рук тряпка.

— Всё, — пробормотала она, закинув рваньё в ведро. — Больше не могу.

— Когда ты понимаешь, что наступила ночь и пора спать?

Нейфила вылила грязную воду в широкую трещину на полу.

— Тут нет ночи и дня. Я иду спать, когда вымотаюсь так, что падаю от усталости. Если не везёт, то госпожа застаёт меня спящей и наказывает, ведь я обязана работать постоянно.

— А чем ты питаешься?

— Тем, что найду.

В подтверждение своих слов она встала на цыпочки, сорвала несколько крошечных грибов, которые вырастали прямо из кладки под потолком, и принялась их жевать.

Невольно я восхитился Нейфилой. Она могла говорить что угодно, но в подобных условиях люди долго не живут, если не обладают выдающейся тягой к жизни.

Девчонке хватило такта — и безумия — предложить грибы мне.

Я отказался.

Когда мы вернулись в келью, обессилевшая Нейфила заползла в свою нишу и тотчас уснула. Я подождал немного, чтобы убедиться, что она не проснётся. Когда дыхание рабыни выровнялось, я выбрался наружу.

Пора раскопать секреты Нарцкуллы.

Как отыскать в бесконечном лабиринте магическую лабораторию? Правильно — по источаемым ею потокам магии.

Я пока не научился совмещать звериные органы чувств и человеческое тело, чтобы видеть их. Но ничего не мешало попробовать по-иному.

Я перевоплотился в тушканчика и бодро запрыгал в неизвестность.

Глава 10

В полной мере свыкнуться с перевоплощением в животных я так и не сумел.

Когда я научусь создавать стабильную химеру, добавляя их части тел в форму Каттая, нужда в них отпадёт совсем. А пока — придётся потерпеть.

Коридоры были пронизаны магической энергией. Она напоминала густой туман, в котором пульсировали разноцветные искры. Не удержавшись, я попробовал поймать одну языком, но она просто погасла, и я ничего не ощутил.

Я давно потерял счёт пройденным развилкам, когда удача наконец улыбнулась мне. На очередном повороте я увидел мощный поток маны, который стелился над ковром. Он был похож на канат, узкий, но настолько плотный, что казался почти осязаемым. Порой из него выстреливали протуберанцы, дотягивавшиеся до светильников, и те зажигались или погасали.