Про что щебетала ласточка Проба "Б"
Шрифт:
Въ эту ночь,-- Готтгольдъ не помнилъ времени и лежалъ одтый, съ бьющимися висками, безъ сна и въ тоже самое время какъ бы въ странномъ сн, низвергнувшемъ его съ высоты неземнаго блаженства въ бездну безъисходной тоски и горя,-- въ эту ночь Готтгольду послышался, вмст съ шумомъ деревьевъ у его окна и стукомъ дождя въ стекла, звукъ, который вдругъ заставилъ его подняться на постели и, сдерживая дыханіе вслушиваться въ ночную тишину. То былъ какъ будто женскій крикъ; онъ могъ выходить только изъ комнаты подъ нимъ, гд спала Цецилія -- одна съ ребенкомъ. Одинъ прыжокъ -- и онъ былъ уже у окна. Втеръ и дождь били ему въ лицо; но все-таки, не смотря на втеръ и дождь, онъ услыхалъ голосъ Карла Брандова, раздававшійся то громче, то тише, какъ бываетъ это у человка, увлеченнаго страстью и въ тоже время
– - Переносить все это, и только безпомощно ломать себ руки! Это хуже смерти! бормоталъ Готтгольдъ,-- Зачмъ я не заговорилъ? Теперь ужь все могло бы быть кончено! Разв молчать тамъ гд нужно говорить -- не значитъ лгать? и не есть ли это самая ужасная, самая отвратительная ложь? Неужели же здсь вс должны лгать, злые и добрые? Завтра утромъ! О, хоть бы поскоре наступило это утро, если только возможно утро посл такой ночи!
Почти безъ памяти, рыдая, бросился онъ на кровать и уткнулъ голову въ подушки, не помня себя. Вдругъ онъ опять вскочилъ. Что это? словно слышатся чьи-то шаги, словно кто-то осторожно потихоньку крадется на верхъ? Не къ нему ли? Можетъ быть съ орудіемъ убійства въ рукахъ? Все равно!-- и слава Богу!
Готтгольдъ подскочилъ къ двери и распахнулъ ее. Все было тихо, тихо и темно. Лстница шла внизу какъ разъ въ середин между обоими фронтонами; слышанные имъ осторожные шаги направились безъ сомннія не въ его сторону, а въ другую, гд противъ его комнаты находились дв другія, поменьше; одна изъ нихъ, но лвую руку, стояла пустая, а другая была отведена для хорошенькой Рики. Вдругъ изъ этой послдней комнаты мелькнулъ, сквозь дверную щель, слабый свтъ, и тотчасъ же опять погасъ; потомъ въ тишин раздался смхъ, и такъ же быстро смолкъ, словно кто-то быстро зажалъ рукою смющійся ротъ.
Готтгольдъ заперъ дверь; онъ уже не хотлъ больше ни видть ни слышать.
XV.
За темной, дождливой ночью наступило срое, пасмурное утро. Собираясь по временамъ мрачными тучами, безконечныя массы тумана, тянувшіяся со стороны моря, поднимались такъ высоко, что доходили почти до верхушекъ тополей, то наклонявшихся отъ рзкаго втра къ промокшимъ соломеннымъ крышамъ амбаровъ, то снова гордо выпрямлявшихся, или сердито встряхивавшихъ втвями.
І'оттгольдъ стоялъ у окна въ общей комнат и мрачно смотрлъ на эту грустную картину. Только къ утру, почти противъ воли, онъ заснулъ на часокъ; но мысль о предстоящемъ угнетала его душу тяжеле физической усталости. Какъ ни ужасна была ночь, но все-таки по временамъ утшительно мелькали во мрак звзды надежды; теперь же ему думалось, что сумрачный день насталъ только для того, чтобы сказать ему: "это пустое безобразное существованіе называется жизнію, вотъ она дйствительность; что мн за дло до твоихъ грезъ!" Сойдя внизъ, онъ чуть не съ ужасомъ смотрлъ на приготовленія, какія длались для гостей въ большой, обыкновенно почти не обитаемой зал, выходящей въ садъ,-- и слышалъ, какъ съ другаго конца длинной галлереи доносился изъ кухни звонъ кострюль и громкіе разговоры прислуги; работникъ выдвигалъ изъ сарая экипажъ, который долженъ былъ привезти гостей изъ Проры. Все это шло своимъ чередомъ, какъ будто сегодня такой же день что вчера, завтра все будетъ какъ сегодня, ничего не случилось и ничего не можетъ случиться такого, что помолодило бы этотъ старый свтъ и сдлало бы его такимъ же раемъ, какъ въ первые дни его созданія. Но что же это такое! вдь это не сонъ; вдь это было на самомъ дл; не можетъ же оно разсяться, какъ туманъ! надо чтобы оно приняло образъ, вышло изъ хаоса, хотя бы даже помощію жаркой борьбы -- все равно, лишь бы не пропало!
Это томительное бездятельное ожиданіе было ужасно. Она должна была знать, что онъ стоялъ тутъ уже полчаса и ждалъ
ее, ждалъ ея слова, одного только взгляда, который сказалъ бы ему: я принадлежу теб, такъ же какъ ты мн; врь въ меня, какъ я въ тебя. Отъ чего она не шла? Минута была самая удобная, какой, можетъ быть, не выдастся въ цлый день: Брандовъ только передъ этимъ прошелъ черезъ двор къ конюшнямъ, какъ онъ длалъ каждое утро; утренній завтракъ стоялъ на стол; обыкновенно въ это время они проводили съ полчаса вдвоемъ безъ помхи -- а сегодня, сегодня она оставляетъ его одного!Имъ овладло невыразимое нетерпніе; онъ сталъ ходить взадъ и впередъ по комнат, каждую минуту обращая глаза на дверь, черезъ которую сегодня ночью входилъ и выходилъ другой, тогда какъ для него она была заперта; онъ напряженно прислушивался къ каждому звуку. Но ничего не было слышно,-- ничего, кром соннаго жужжанія мухи; даже стнные часы въ старинномъ высокомъ деревянномъ футляр сегодня не шли, стрлка остановилась ночью.
Онъ прижалъ руки къ своимъ бьющимся вискамъ; ему казалось, что онъ сойдетъ съ ума, если еще продлится эта мука. Потомъ ему пришла мысль, ужасне всхъ прежнихъ. Можетъ быть она боится его? Можетъ быть стыдъ удерживаетъ ее отъ встрчи съ человкомъ, на груди котораго билось вчера ея сердце, чей поцлуй она приняла и возвратила? Нтъ, нтъ, тысячу разъ нтъ! Что бы ни удаляло ее отъ него, только не это, никакъ не это! Думать такъ -- значитъ оскорблять ее, гордую женщину! Она способна скоре умереть, чмъ согласиться на безчестную жизнь. Можетъ быть она больна при смерти, безъ помощи, одна...
Въ эту минуту послышался голосокъ Гретхенъ: "мама, я хочу съ тобой, возьми меня съ собой къ дяд Готтгольду, я хочу поздороваться съ дядей Готтгольдомъ", а потомъ тихій, уговаривающій голосъ Цециліи; дверь отворилась -- и она вошла.
Готтгольдъ бросился къ ней, но усплъ сдлать только нсколько шаговъ. Она подняла об руки съ выраженіемъ трогательной мольбы, и та же трогательная мольба выражалась въ ея большихъ, полныхъ слезъ глазахъ и въ каждой черт прелестнаго, покрытаго смертельной блдностью лица. Съ этимъ молящимъ жестомъ она подошла къ нему и наконецъ дрожащими губами, едва слышно, проговорила:
– - Простишь ли ты меня, Готтгольдъ?
У него не было силъ отвчать; этотъ жестъ, это выраженіе, эти слова -- все это говорило ему, что, такъ или иначе, для него все погибло.
Ему стало страшно больно, а потомъ сердце его закипло отъ гнва; онъ захохоталъ.
– - Такъ вотъ твое мужество, вотъ все на что у тебя достало силы!
Руки ея опустились, вки сомкнулись, но всему лицу прошла судорожная дрожь, она трепетала всмъ тломъ.
– - Нтъ, Готтгольдъ, не все. Но благодарю тебя за то, что ты такъ сердишься; иначе я не могла бы этого сдлать. Нтъ, не смотри на меня такъ! Лучше смйся, какъ ты сейчасъ смялся! Что же длать человку какъ не смяться, когда любящая его, какъ онъ полагаетъ, женщина приходитъ и говоритъ...
– - Не нужно, вскричалъ Готтгольдъ,-- зачмъ говорить? это непостижимо, но понятно и безъ словъ.
Онъ пошелъ къ двери.
– - Готтгольдъ!
Въ голос ея слышалось отчаяніе; молодой человкъ оставилъ ручку двери.
– - Цецилія, можетъ ли это быть? И испугалъ тебя своей горячностью, этого никогда больше не будетъ. Скажи мн только одно слово; скажи, что любишь меня, и я перенесу все остальное;-- все остальное для меня ничего незначитъ; все это придетъ само собою; по отпустить меня такъ -- нтъ, ты не сдлаешь этого!
Напрасно искалъ онъ въ ея лиц отвта. Вс ея черты словно застыли въ какой-то странной, ужасной улыбк.
– - Нтъ, сказала она,-- такъ не отпущу; не отпущу до тхъ поръ, пока ты не дашь мн, общанія, что спасешь моего мужа, котораго я люблю его и уважаю и съ которымъ я не могу и не хочу разстаться.
Она выговаривала слова медленно, беззвучно, какъ выученный наизуетъ урокъ, и вдругъ остановилась, какъ спутавшаяся школьница.
– - Что значитъ эта комедія?
Въ эту минуту отворилась дверь изъ спальни, показалась кудрявая головка заглядывающей Гретхенъ, а потомъ и сама она прыгнула къ матери. Цецилія прижала ребенка къ себ; вмсто прежней блдности ея лицо покрылось яркимъ лихорадочнымъ румянцемъ, и она торопливо продолжала: "онъ банкротъ, если только ты не спасешь его. Дло въ... въ..."