Профессия

Я едва вписываюсь в поворот.

– Пока не видела ее – могла, – продолжает Иванна. – Теперь не могу. У нее глаза такие, словно она ему верит. Он не должен ее обманывать.

– Обманет с другой. Ты же знаешь мужчин.

– Он не так легок в связях. Мы просто знакомы очень давно. Поэтому. Сейчас у него нет времени на новые знакомства. А если оно и появится, то лучше потратить его на семью. Я скажу ему об этом. Я умею быть очень убедительной, ты же знаешь.

– Иванна…

Я не могу поверить. Это что-то похожее на счастье, которое нисходит на меня с облаков и, проникая в машину, размывает сознание. Это умиление. Благодать Божья…

На Иванну тем временем опускается что-то другое. Когда я взглядываю на нее, притормозив на перекрестке у ее дома, то вижу, как по ее щеке ползет огромная слеза. Ползет так, словно режет не только ее лицо, но и ее жизнь на две части – на «до» и «после».

Я не задаю ей вопросов. Все и так ясно. Вспоминая о Спицыне и об Эльзе, она думает о том, что у них будет свое... счастье или несчастье, но что-то будет, а у нее – не будет ничего. Не будет ничего. Никогда ничего не будет.

Может, она молится о том, чтобы это «никогда» наступило тотчас же. Сию минуту. Уже. Может, кто-то наверху и слышит эту ее молитву. В сгустившихся сумерках я ясно вижу, как старик с целлофановым пакетом переходит дорогу, направляясь в сторону нашей машины. Я еще думаю свернуть на стоянку, когда вижу, как следом за нами пристраивается неказистая старая «лада».

И – гори он красным, этот светофор! Нет времени ждать зеленого. Нет времени выпрыгивать из авто и тащить за собой Иванну…

Тысяча мыслей проносятся одновременно. О том, что старика просто попросили передать что-то хрупкое, поэтому он несет пакет в вытянутой руке так осторожно. О том, что он не знает, что внутри, и не догадывается, что это может взорваться. О том, что он неминуемо погибнет, и одна из машин… может, эта «лада»… может, «тойота» справа… тоже взлетят на воздух.

И последняя мысль о том, что я могу и ошибаться. Что я сделал вывод, увидев слезу Иванны и невесть откуда взявшегося старика с пакетом…

Мы летим на красный – едва не отрываясь от земли. Иванна оглядывается на свой дом…

И в ее глазах тоже отражается красное.

Взрыв все-таки гремит. Из последней надежды – зацепить. Позади уже нет ни «лады», ни «тойоты», ни деда, ни светофора. На землю падают обломки, но это уже – позади… за нами. Я не останавливаюсь ни на секунду, ни на полсекунды. Я останавливаюсь только тогда, когда врезаюсь в пост милиции.

– Документы… взрыв… документы…

Только теперь перевожу взгляд на Иванну.

– Второе происшествие со мной за последнюю неделю.

– Вы притягиваете.

Лейтенант улыбается Иванне, а заодно и мне. И я тоже – и ему, и Иванне.

Потом она усмехается невесело.

– Я думала, у тебя нет чутья на такие вещи.

– Уже есть. Появилось. Возникло ниоткуда. Как только увидел этого старика с ослепительно-белым пакетом. Он шел, глядя исключительно на нашу машину. Наверное, чтобы передать лично в руки.

– Не будем больше… об этом.

Я причаливаю к ее подъезду.

– Нет, будем! Если ты считаешь, что это кара небесная и это неминуемо, ты ошибаешься. У тебя все впереди, Иванна. Все лучшее. Все, что ты хочешь, чего ты заслуживаешь. И семья. И дети, и…

Она не смотрит на меня, держится за ручку дверцы, собираясь выйти, и никак не реагирует.

– Я тебе это гарантирую.

– Детей?

И продолжает без улыбки:

– Не напрягайся. Я поняла, что ты хочешь сказать. И так довольно красноречиво. Может, ты бы даже убедил судебных заседателей. Но то, что будет, не зависит ни от тебя, ни от твоего красноречия, ни – теперь уже – от меня. В следующий раз кто-то просто дойдет. Или успеет выстрелить. Или проникнет туда, куда раньше не мог проникнуть. Только и всего. В таких случаях я всегда думаю: так почему не сегодня? Чтобы добавить еще несколько дней? Еще немного адреналина? Еще дюжину судебных процессов и две дюжины кошмарных снов? Почему не сейчас? Не в этот момент?

– Приговор подписан окончательно?

– Да.

– И обжалованию не подлежит?

– Ни при каких обстоятельствах.

– И ты не можешь ни к кому обратиться с просьбой о пересмотре дела?

– Нет.

– А ко Всевышнему?

– Ну, разве что…

– Вот видишь…

21. ОТЕЦ

Когда я назвал Слуцкого «великим адвокатом даже для советского времени», я совсем не хотел сделать комплимент отцу Иванны. Просто Аркадий Петрович Слуцкий никогда не был по-настоящему советским человеком. В советское время он жил в Израиле, вел там дела всей русскоязычной диаспоры, чем и заработал доброе имя и славу. Вернулся в Киев сразу после перестройки, в возрасте шестидесяти трех лет, успел выгодно вложить капитал, организовать консалтинговую компанию и стать лучшим в своем весьма хитроумном деле. Иванна, выучившись в Сорбонне, в конце девяностых приехала к отцу в Киев.

Теперь ему восемьдесят.

– Поедем проведать папу? – спрашивает Иванна без особого энтузиазма.

Обычно по субботам она собиралась на свидания со Спицыным, а теперь… папу проведывать?

Отец дал ей все. Дал тот старт, который помог ей раскрыть себя. Но в ее голосе – ни капли нежности. Старик живет один в загородном доме – доживает на Родине, как и мечтал когда-то. У него есть водитель. Есть горничная. Есть медсестра.

При мне Иванна не была у него ни разу. У нее не возникало желания его видеть, не хотелось общаться с ним, не было потребности просто заглянуть в глаза родному человеку.

Я выхожу следом за ней из авто и протягиваю руку ее отцу. Слуцкий – белоголовый высокий старик, довольно бодрый, но – такой ветхий. И Иванна рядом с ним – маленькая, непохожая на него, чужая. Они не целуются при встрече.