Проходимец (сборник)

Через три дня я снова вызвал Олега к себе.

– Я еще раз подумал о ваших предложениях. Они дельны и выполнимы. Причем в самом ближайшем будущем. Я был не прав, Олег. Вы нам нужны. С такими, как вы, компания станет эффективнее, а главное – лучше.

Олег широко улыбнулся.

– Я рад, что нашел в вас единомышленника, Константин Валерьевич.

– Не просто единомышленника. Соратника и друга. И сейчас мне нужен такой человек, как вы, смелый и принципиальный. Для одного очень важного проекта.

– Я вас слушаю.

– Наш клиент, очень крупная промышленная группа, принадлежащая господину Бердичевскому, да-да, тому самому, оказалась в трудном положении. Кризис, сами понимаете. Бердичевский решил закрыть несколько нерентабельных заводов и ликвидировать активы. Казалось бы, чего проще? Но дело осложняет социалка, будь она неладна. Нескольким десяткам тысяч пролетариев полгода не выплачивают зарплату, обещая скорое улучшение. Если они узнают про закрытие заводов, начнется досадная и никому не нужная буза. Поэтому все нужно сделать быстро, а главное – без лишнего шума.

– А что будет с рабочими? – спросил Олег.

– В бизнесе иногда приходится принимать жесткие решения. Но помните, как нас с вами учили? Рынки по своей природе эффективны. Ресурсы, в конечном итоге, достаются тем, кто их использует наилучшим образом. Если смотреть на вещи глобально, то это выгодно всем. Ну, как? Возьметесь?

– Да, – сказал Олег.– Вот и прекрасно. Я в вас не сомневался. – Я пожал Олегу руку. – Николай отправится с вами. Будет вам помогать.

* * *

Вита вошла в облаке из аромата духов, молодости и чего-то еще, мне когда-то смутно и недолго знакомого, чему я не смог подобрать названия.

– Здравствуйте, господин Игнатьев. Вы сказали, что хотели поговорить со мной о чем-то важном для моего мужа? – сказала она, садясь в кресло напротив меня.

– Можно просто Костя, – сказал я. – Да, безусловно, о важном. И не только для Олега. Для меня тоже.

– О чем же?

– Скорее, о ком. О вас, Вита. Вы очень красивая и желанная женщина.

Вита нахмурилась.

– Вы специально отправили моего мужа в командировку, чтобы меня сюда заманить?

– Так гораздо проще общаться.

– Вы понимаете, что это мерзость?

– Не понимаю. Почему же мерзость? Что плохого в том, что мне нравится прекрасная женщина? Разве вам самой не приятно нравиться мужчинам?

– Во всяком случае, не вам.

– А кому же? Вы, Вита, пришли ко мне отнюдь не в парандже. Вы элегантно и дорого одеты, ваш макияж безупречен. Вы потратили немало времени и усилий, чтобы казаться как можно более привлекательной. Но когда я говорю, что вы меня привлекаете, вы называете это мерзостью. Согласитесь, это несколько нелогично.

– Олег – ваш сотрудник, он доверяет вам! – сказала Вита резко.

– Не вижу никакого противоречия. Служба службой, как говорится. Не собираетесь же вы прочесть мне лекцию о недопустимости сексуальных домогательств на рабочем месте? Если да, то это сплошное лицемерие. Виноватыми оказываются исключительно люди некрасивые и сексуально не интересные.

– То есть такие, как вы.

– Ошибаетесь. Я как раз очень сексуально интересен. Вы в этом скоро убедитесь.

Вита заставила себя рассмеяться.

– Когда вы на себя последний раз смотрели в зеркало?

– Мои чары исходят не от внешности, – сказал я серьезно.

– Неужели? А от чего же?

– Видите ли, я довольно влиятельный человек.

– И что?

– И всё.

– Вам просто повезло с дядей. Это все знают.

– Вы правы. Мое положение незаслуженно, и это ни для кого не секрет. Но это ничего не меняет. Абсолютно ничего. Как я попал туда, где нахожусь, не важно. Важно, что я туда попал. И продолжаю там удерживаться. В этом и заключается мое скромное, но могучее обаяние. И потом, у меня есть и хорошие качества. Я не вру, например.

Около минуты я смотрел на Виту в упор – без иронии, сладости или угрозы. Просто смотрел. Наблюдал, как остро заточенное презрение на её умном, холодноватом лице превращается в бесформенное пятно, из которого можно слепить всё что угодно.

– Но почему именно я? – спросила она, наконец. – Почему бы вам не осчастливить своим вниманием какую-нибудь юную модель или актрису? Или не дают?

– Дают. Только этого мало, как сказал поэт. В них нет того, что мне нужно. А в вас есть. Я вас хочу, Вита. Пожалуйста, не говорите, что это вас обижает. Не лгите. И еще у вас прекрасное имя. Совершенно замечательное имя.

– Имя?

– Да. Вита. Жизнь. Вы знаете, жены всех моих заместителей – практически тёзки. Зоя – жизнь по-гречески. Ева – по-древнееврейски.

Я по-прежнему смотрел в лицо Виты, на котором растерянность боролась с любопытством. И я точно знал, кто победит.

– А их… расположения вы тоже добивались?

– Разумеется, добивался. И добился. Я их называю «мои жизни». Они разные. Я их люблю. И вас буду любить. Я жизнелюб.

Вита рассмеялась. На этот раз смех был хороший, легкий.

– Костя, вы действительно считаете, что, рассказывая мне об этом, вы увеличиваете свои шансы?

– Я в этом уверен. Олег вам ничего подобного не расскажет. И потом, приятно иметь свой маленький секрет. Это очень эксклюзивно. К тому же, наш союз будет выгоден всем – и мне, и вам, и вашему мужу Олегу. И не только в банальном денежно-карьерном смысле, хотя и в нём тоже. Любовная связь обогащает на нескольких уровнях сразу. Она полифонична и щедра, как хорошая литература. Недаром такая связь называется романом. А у хорошего романа много читателей.

Я встал, открыл дверцу стенного шкафа, достал бутылку коньяка и два широких бокала. Когда я подошел к Вите и вложил бокал в ее руку, я был готов к тому, что коньяк будет выплеснут мне в лицо. Молодая женщина сидела неподвижно. Я наклонился к Вите и, когда края наших стаканов соприкоснулись, поцеловал её мягкие губы.

– За щедрость, – сказал я. – Будем щедры друг к другу, Вита. Как там у Матфея? Если кто захочет отнять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду. Я очень хочу отнять вашу одежду, Вита. Всю. Отдайте ее мне. Начнем вот с этой застежки…

Я провалился в облако духов, молодости и еще чего-то давно забытого. Я так и не вспомнил, чего.

* * *

Чтобы записать приключение с Витой, я отключил телефон и сказал секретарше никого не впускать. Когда дверь без стука распахнулась и в мой кабинет, не испросив аудиенции, вбежал тактичный Борис, я очень удивился. Нижняя половина его лица тряслась, словно сделанная из теста.

– Константин Валерьевич! Беда! Беда! Константин Валерьевич!

– Ну, что беда, я вижу. С кем беда? С вами, с фирмой или с человечеством?

– Что вы, господин Игнатьев! Разве бы я стал из-за себя лично… Тут такое… На заводе Бердичевского… Он сам туда приехал, в этот Семисракинск, перед закрытием. А рабочие возьми и узнай, что завод будет в ближайшее время ликвидирован и они все уволены. В общем, начался бардак, митинги, порча оборудования. И ещё стали гегемоны требовать встречи с хозяином. Ну, Иосиф Яковлевич, смелый человек, вышел к ним, а быдло-то напирает, пьяные все. Охрана пытается их оттеснить, а они всё лезут и лезут. Короче говоря, один из охранников Бердичевского шмальнул в какого-то алкаша.

– Только этого не хватало! – сказал я с досадой. – Сейчас дороги перекроют. В газеты дело попадет.

Борис покачал головой.

– Если бы дороги, Константин Валерьевич, если бы дороги! Тут такое началось. Упыри эти пьяные как с цепи сорвались. Телохранители по ним палят, а те похватали арматуру, ключи, молотки, что ни попадя, и всех их перебили.

– Что значит перебили? Сильно покалечили?

Борис поднял на меня скорбные карие глаза.

– Насмерть. И не только охрану, но и сопровождающих лиц. И Николая в том числе. Голову ему проломили.

Я слышал слова Бориса и даже, вроде бы, понимал их смысл. Но вся картина была слишком немыслимой.

– А самого господина Бердического схватили…

– В заложники?

– Какое там! Зверье… Я даже не знаю, как сказать… В общем, собрали они со всей своры кучу мелких бумажных денег, скатали их в трубочки, а потом… потом…

– Ну, что потом? Говорите же!

– Потом стали засовывать эти деньги господину Бердичевскому в рот, в уши, в нос, в… в эту…. в общем, во все естественные отверстия. Нашпиговали, как гуся. Ужасная смерть! Какой человек! Один из богатейших людей страны… В двадцатке «Форбса»…

По моей спине покатились кубики льда. Борис опустил глаза и скороговоркой закончил.

– А затем поддели на крюк и подвесили его, с деньгами торчащими отовсюду, под потолок, как знамя какое, и пели, стоя под ним, «Интернационал»: «Пора, мы требуем возврата того, что взято грабежом». Помнят ещё, суки, поди ж ты! Ну, потом спецназ подтянулся. Дали ублюдкам просраться. Кого сразу не убили, тех отделали как надо и закрыли. Сгноить гадов.

Борис замолчал. Я почувствовал, что должен что-то сказать.

– Вы уверены, что Николай погиб?

– Да. Его супругу уже известили.

В этой кошмарной истории было что-то не так. Вернее, не так в ней было абсолютно всё и, тем не менее, интуиция мне подсказывала, что абсурдная, но неумолимая логика событий включилась в один, совершенно определенный момент.

– Борис, а откуда рабочие узнали о закрытии завода?

Борис вздохнул и сказал, глядя в угол:

– Вчера Николай мне звонил. Сказал, что подозревает Олега в том, что вместо подготовки к ликвидации завода, Олег пытается искать инвесторов. Ну, не дурак ли? Какие, к лешему, сейчас инвесторы? И ещё в том, что Олег сливает информацию рабочим.

– Почему вы мне сразу не доложили, идиот?

– Я хотел. Но Николай просил подождать, пока он на сто процентов не убедится. Вот и убедился…

– А этого гребаного донкихота Олега тоже прибили?

– Вроде бы нет. Его не было в свите Бердичевского.

В моем мозгу, изнывавшем в непривычном оцепенении, вспыхнула горячая, спасительная ярость.

– Мразь! – закричал я. – Он у меня попляшет.

Я нажал кнопку на телефоне.– Рита, набери прокуратуру. Срочно!

Когда Олега привезли в столицу, я попросил устроить мне с ним встречу в следственном изоляторе.

– Зачем ты это сделал? – спросил я.

Олег молчал.

– Ты предатель, иуда, понимаешь? По твоей вине погибли десятки людей.

– Я обязан был так поступить, – тихо сказал Олег.

– Обязан? Кому? Этим пьяницам и садистам? Благодетель чертов. Теперь тех из них, кто остался жив, упекут в тюрьму на десятилетия. И знаешь, кого они будут ненавидеть и проклинать больше, чем Бердичевского? Тебя!

– Эти люди имели право знать, что их ждет. Что такие, как Бердичевский, считают их за скот, который можно морить голодом, избивать и расстреливать, как в тире.

Олег говорил ровно, даже монотонно. Как на совещании. Почему-то это стало меня бесить.

– Ты понимаешь, что тебя могут сгноить в тюрьме как подстрекателя зверской расправы?

– Я никого ни к чему не подстрекал. Просто передал информацию о закрытии завода. Это не преступление.

– Так ты надеешься на наше правосудие? Ну-ну, – я выдержал паузу. – А сейчас слушай меня очень внимательно. Стоит мне сказать слово, и тебя не просто посадят, нет, твоя жизнь превратится в ежеминутный ад, в такой ад, какой ты не можешь себе даже представить.

Олег смотрел на меня все-также серьезно и спокойно.

– Поступайте, как сочтете нужным.

Мне захотелось вцепиться в этого человека, вырвать ему глаза, повалить на пол и растоптать. Я дождался, когда отхлынет злая волна и спросил:

– И чего ты добился? Ничего. Но хватит о грустном, поговорим о чем-нибудь приятном. Вот я, в отличие от тебя, кое-чего добился. А именно, Виты, твоей жены. Это оказалось на удивление нетрудно.

– Вы лжете.

– Нет, Олег. Я не лгу. Я могу в деталях рассказать, где у неё родинки. И что в наиболее волнительные моменты она скороговоркой бормочет «сладкий, сладкий, сладкий». И ещё она умеет…Я все описывал долго и подробно. Олег не сказал ни слова. Я ждал проклятий и оскорблений. Их не было. Олег просто смотрел – то ли на меня, то ли сквозь меня. Когда его уводили, он не обернулся.