Проклятая Мангазея

– А надавить на него можно? Пусть скажет, что у него на уме о тебе. Если на то пошло, к чему ты ему? У него семья, дом, а ты ничего ему дать не сможешь. Он тебя часто имеет, требует?

– Вовсе нет, Тима. Не чаще одного раза в месяц. И я не испытываю к нему не­приязни. Наоборот, я ему благодарна. Он многому меня научил. Мне хорошо живётся в его доме. Но с тобой готова жить где угодно. Я тебя люблю и это так приятно

Тимошке показалось, что Ксюша такая наивная и беззащитная, хотя уже убедился в совершенно обратном. И умом её Господь не обидел. Зато частенько замечал за нею странности. Она вроде бы молится старым туземным божкам, вспоминает Аллаха. А при чем тут Аллах, он так и не узнал. А спросить постеснялся. Сам был, как его называли ещё в монастыре, безбожником. То были враки и в Бога он верил.

Воспоминания об Агафье всё реже посещали его голову. Знал, что в доме был страшенный скандал и ругань. Бедную Гапку избил батюшка и тут же намылился по­кинуть Златокипящую Мангазею. Ходили слухи, что отца Якова понизили в звании.

И всё это уже не доставляло того удовольствия Тимошке, на которое он рассчиты­вал. Месть показалась ему чем-то ничтожным по сравнению с тем, что он получил взамен – Айсе. Она перекрывала всё для него.

В конце января Тимошка договорился с Айсе поговорить с купцом Осипом об их свадьбе. Девушка назначила день, и к этому дню Тимошка отдал ей четыре шкурки соболя на продажу. Приказчик с неохотой взял, обещая отдать деньги через три недели. Ксюша пояснила Тимошке так:

– У него ещё не набралось для полной партии рухляди. Скоро это случится и тогда он всё продаст. Но по три рубля с половиной. Допёр, что шкурки в тот раз были не лучшего качества.

– И так сойдёт, – утешал он Айсе. Та сильно переживала за результат. – Больше десяти рублей хватит на год с лишним. А там видно будет. Сама лишь бы не про­болталась про шкурки.

– Ты меня обижаешь, Тима, – Неужто я себе буду стремиться всё испортить? И не надо больше так со мной.

Как только Тимофей получил свои двенадцать рублей, Ксюша обещала всё пове­дать Осипу и вместе посетить того в воскресенье с просьбой руки и сердца.

– Что-то мне сдаётся, Ксюша, что у нас ничего не выйдет. Твой Осип заартачит­ся. Душа подсказывает. – И Тимошка сокрушённо вздохнул.

– Если откровенно, то я тоже беспокоюсь. Ещё он с некоторых пор подозрительно поглядывает на меня. А Таган тоже предупредил меня, что Осип может подложить нам свинью. А, главное, я не вижу причины для такого его решения. Сам же сколь­ко раз обещал брак и только жениха никак не подберёт подходящего. А ты как раз самый подходящий.

– А Тагану ты полностью доверяешь? – вдруг спросил Тимошка.

– Как себе! Ты тоже можешь на него положиться. Правда, ты ему немного не нравишься. Ревнует, наверное. Но то его дело. Нам это не должно помешать или беспокоить. Главное, убедить, уговорить Осипа. А он мужик упёртый.

– А можно предложить ему оставшихся соболей? Всё ж деньги приличные даже для него. Тыщи не валяются по переулкам.

– Посмотрим, как он воспримет нашу просьбу, – несколько сурово ответила Айсе.

– Да. Подождём. Что сейчас гадать. Скоро всё узнаем.

А Таган постоянно был мрачен и Тимошка выразил сомнение в его верности.

– Ты уверена, что твой Таган не предаст тебя'/

– Совершенно! Уже говорила это тебе. Чего болтать лишнее? Жди и надейся!

– А ты продолжаешь молиться своим божкам? Я тут вообще тебя не понимаю.

– Что тут понимать, мой Тимочка? Все боги и духи могут помочь. Разве что досадить им глупости хватит. А помешать молиться никто не может. Мы же тихо молимся. Одни боги слышат. А ты знаешь, как меня сделали мусульманкой? То было перед смертью матушки. Проезжавший по стойбищам проповедник-мулла заявил, что приняв ислам, моя мама перестанет хворать. Она меня и попросила так сделать. А когда мама всё же умерла и никакие шаманы ей не помогли, я не вспомнила про муллу. Лишь позже поняла, что и он не помог. Тогда мне показалось, что все веры мало что могут сделать. Но испугалась осудить хоть какого бога. Теперь надо в Христа верить. Больше делаю вид. А страх так и засел во мне. Никого не ругаю! Хотя в стойбищах ругать наших богов можно и даже палить их деревянные изваяния! Их же легко восстановить, не так ли?

– Ну и каша у тебя в голове! – изумился Тимошка. – Ты так легко относишься к религиям! Не боишься?

– Так я всех их благоволю, подарки приношу и молюсь им. Чего ещё надо?

– Ты хоть понимаешь, что показывать это нашим людям нельзя?

– А как же! Меня и Осип предупредил. Он всё знает. Тоже стращает, поругивает.

– Ну и странная ты, Айсе' Но я всё равно без ума от тебя. Как такое случаете? Непонятно. А ты знаешь?

– Ничего я не знаю. Отстань. У нас есть куда более важные дела для разговора, – и игриво улыбалась. Тимошка с радостью всё понял, и они заспешили в избу.

И уж совсем неожиданно к Тимошке ввалились пять стрельцов и без особых разговоров стали обыскивать дом и рыскать в огороженном обширном дворе. Один даже поддал Тимошке по затылку за разговоры и возмущение.

– Пошли, ребята. Видать парень правду говорит. Ничего у него нет. – То говорил десятник, и стрельцы, подозрительно поглядывая на парня, ушли. – Даже вина нет!

– Как он тут живёт? – поддакнул ещё один, – жратвы и той почти нет. – И вопросительно глянул на Тимошку, стоящего в одном исподнем на ветру и морозе. – Крепкий ты, парень. Ну, бывай. Жди ещё...

Последняя фраза обеспокоила Тимошку. Подумал, что стоит ждать второго вторжения, и страх зашевелил волосы у него на голове. Благо этого нельзя заметить.

Айсе выслушала его повесть с неудовольствием.

– Они ещё вернутся. Ничего не говорили, что побудило их прийти?

– Будут они мне что-то говорить. И так по кумполу получил. Слегка, да всё ж обидно. Ладно, посмотрим, как дела пойдут дальше.

– А дальше тебе нужно перепрятать свой мешок, и я тебе скажу где. У вас работает баба из самоедов. У неё чум стоит в версте вниз по Мангазейке до самого Таза. Вот там и можно спрятать. Она не выдаст. Мне многим обязана. Дело такое было с нею. Так что подготовься. И поспеши. Могут нагрянуть в любой день.

Вечером Тимошка с Айсе вывели нарты за город и по целине сотни две шагов гнали оленей к Мангазейке. Местами лёд был завален снегом и добирались до жилища самоеда Инто за полчаса.

– О! – вскочил со стопки шкур хозяин с радостной улыбкой. – Какой хорошо гость! Айсе дорогой! С тобой люча! Быть гость. Мать, ставить мясо.

– Инто, мы по делу, – строго заметила Айсе. – Выйдем, там скажу. Нам срочно надо надо вернуться. Поспеши одеться.

Они не стали слушать просьб старухи и вышли, не дожидаясь хозяина.

– Что так спешить? Не люди так, Айсе!

– Инто, не верещи. Мы привезли мешок. Ты должен его спрятать понадёжней, и никому кроме нас с этим человеком не показывать. Постарайся сохранить. Этого человека зовут Тимофей. Запомнишь?

– Помнить, помнить, Айсе! Сделать. Давай мешок.

– И пусть из твоих поменьше кто будет знать о мешке.

– Я знать. Сын знать. Больше нет, Айсе! – кланялся старый охотник.

– Тогда мы поехали. Спешим, – торопливо прощалась Айсе и кивнула Тимошке. Тот любезно пожал руку охотнику и погнал оленей к городу.