Проклятие

И сейчас, наверное, впервые, она вдруг увидела в нем не только жестокосердного заносчивого слизеринца, а человека.

Гермиона смотрела на Малфоя, а казалось, что видит кого-то нового и неизвестного. Как будто за привычной блондинистой шевелюрой, за тонкими, сложившимся в язвительной усмешке, губами, за холодными серыми глазами, за огромным количеством предубеждений, злого сарказма, надменного равнодушия вдруг промелькнуло еще что-то, к чему ее раньше никогда не подпускали и чего она никогда не замечала.

Волшебница слегка качнула головой, сбрасывая наваждение и прогоняя навязчивые голоса мальчиков, продолжавшие твердить в ее сознании одну и ту же фразу.

— Это неважно, — задумчиво проговорила она, отвечая на реплику Драко, а может, и самой себе. — Какое я имею к этому отношение? Тут не целитель, тут мракоборец нужен. При чем здесь я, чего ты хочешь?

Оба знали, что этот вопрос неминуемо прозвучит, и знали, что ответит Малфой.

Он не просто надеялся. Сейчас он буквально дышал верой в то, что она согласится. Она же, в свою очередь, хотя и колебалась, прислушиваясь к здравому смыслу, где-то глубоко внутри отчаянно желала ввязаться в эту рисковую затею.

Потому что — Гарри. Ее Гарри, с которым они прошли огонь и воду, замешан в этой истории. Он связан со смертью Нарциссы Малфой. Ведь “…общее благо — дерьмовое оправдание”.

Сколько ни гнала это Гермиона, ни давала себе обещание вернуться к этому позже, потом, не сейчас — липкая мысль всплывала постоянно, стоило лишь забыться.

Да или нет? Неужели Гарри мог пойти на такое. Зачем? Нет, она просто должна знать наверняка, а не гадать.

И хотя благоразумно было бы держаться от этого подальше, прогнать Малфоя, как только он заикнулся о рукописи, полной черной магии, забыть все его слова, забыть все, что видела, убедиться, что Поттер в безопасности, и жить дальше, жить, как жила много дней и месяцев, пока на пороге не появился проклятый слизеринец. Так будет правильно, логично и холодный рассудок твердит принять именно такое решение. Только почему же Гермиону словно магнитом тянет вляпаться в это еще больше?!

Была ли она счастлива тогда, во время войны, в период страха, адреналиновых выбросов, борьбы и поисков? Нет. Счастлива ли она теперь? Наверное, да.

Наверное? Тогда почему ощущение загадки, тайны и опасности так приятно будоражит и волнует кровь? А жажда неизвестного так сильна, что увещевания здравого смысла на ее фоне кажутся далекими ничего не значащими отголосками.

Она так яро бежала от стремительных событий и потерь, с таким упоением окунулась в предсказуемый и тягучий спокойный быт, что напрочь забыла свою собственную истину.

Ей нет места в жизни, где можно замедлить бег или вовсе остановиться. Наполнить всю себя в меру приятной и неспешной карьерой, уютом загородного коттеджа, томной рутиной матери и жены, списками покупок, детскими простудами, призванием любимого мужчины. Время еще не пришло, пока — нет.

Сейчас ей просто необходимо быть там, где творится история, где возникают и решаются конфликты, где закипают мозги и носятся стремительным ураганом мысли, где ее ум — главный козырь.

Вот почему пока Драко раз за разом затягивал и ослаблял галстук, поправлял манжеты, нервно убеждая себя, что Грейнджер непременно сдастся под натиском его аргументов и своей страсти решать нерешаемое, Гермиона была в одном маленьком шаге от того, чтобы ответить “Да” на любые безумные и сюрреалистичные доводы Малфоя.

— Мне нужна твоя помощь, — произнес Драко.

И хотя Грейнджер ждала эту фразу, все-таки она чуть вздрогнула, не сумев справиться с легкой дрожью, пробежавшей по телу.

Глупо, но почему-то сейчас ей казалось, что еще шаг и, ввязавшись в это, она уже не сможет выйти из непонятной игры, которую ведут Малфой, Гарри, Министерство и Мерлин знает кто еще. А ведь эта игра уже стоила жизни Нарциссе.

— Расскажи мне, — попросила Гермиона.

— Что конкретно?

— Все, что можешь.

Малфой замер на долю секунды, подавив ощущение двойного дна у этой простой фразы. Все, что можешь — это все, что имеешь право сказать? Или все, что так тщательно скрываешь от меня?

“Ты больной параноик, Малфой, больной параноик”, — одернул себя Драко.

— Я пытался провести обряд,— начал он, но Грейнджер вдруг одернула его.

— Ритуал крови, да. Я прочитала, — Гермиона поднялась с кресла и прошлась по кабинету, задумчиво продолжив: — И скажу честно, я первый раз встретила концепцию родовой связи.

— Это неудивительно, ты же не родилась в семье волшебников, — заметил Малфой и, сделав примирительный жест, добавил: — без обид.

Грейнджер, слегка нахмурившись, расхаживала по комнате, время от времени бросая сосредоточенные взгляды на Драко, который несмотря на собранность и какую-то жесткость, появившуюся в его взгляде, ничуть не изменил своей расслабленной позы в кресле.

— Так объясни мне. Родственная кровь обладает собственной магией, которая связывает своих носителей. Так? Прости, — Гермиона пожала плечами, — но это звучит как полнейшая нелепица.

— Почему же? — спросил Драко. — Ты никогда не слышала об артефактах, реликвиях, которыми могут пользоваться только члены семьи? Волшебных поместьях, дверях, тайниках, в конце концов. Ведь как-то они узнают своих хозяев.

Малфой вздохнул, понимая, куда неминуемо приведет его этот рассказ. Он ходил по очень тонкому льду, но все же продолжил.

— Кровные узы — это уникальное явление. Магическая связь между членами одной семьи, — Драко замолчал, будто раздумывая, достаточно ли сказал. — Это очень прочная связь, Грейнджер.

— Ее можно прервать?

— Считается, что нет. Родился Уизелом — и по крови ты рыжий нищеброд на всю свою жизнь, — не удержался Драко от традиционной слизеринской шпильки. — Но, как видишь, Годелот сумел это обойти, нашел решение.

Гермиона пропустила мимо ушей неприятный выпад в сторону Рону. Она слегка замялась, подбирая слова, и, наконец, осторожно спросила:

— Малфой, зачем тебе это? Прерывать связь?

Драко молчал, изучая рисунок дерева на столе волшебницы. Гермионе показалось, что очень громко стали тикать часы на каминной полке. А может, это в комнате стало слишком тихо.

— Ты не скажешь мне? — прервала она затянувшуюся паузу.

Юноша, слегка поджав губы, оторвал взгляд от стола и встретился им с внимательными глазами Грейнджер. Наверное, это был самый длительный зрительный контакт этих двоих за годы их знакомства. Первой тишину нарушила гриффиндорка.

— Это просто смешно, — с легкой ноткой раздражения в голосе проговорила она. — Ты надеешься уговорить меня участвовать в этом, толком ничего не объяснив?

Ей было показалось, что он собирается ответить, но нет. Он молчал. Как ему удается так просто сохранять спокойствие? Или это только видимость?