Проклятое поместье
Шрифт:
— Ну вот и спятила старая грелка. Играем в куклы.
Я знаю, что до добра такие игры не доведут. В грядущем сумасшествии я не сомневаюсь. Я понимаю, что время мое на исходе и, что мне нужно, как можно скорей исследовать дом, чтобы раскрыть все тайны Себастиана, и возможно отмыть свое имя от грязи. Доказать свою невиновность призракам прошлого, прежде чем уйти на покой.
И теперь заветной целью для меня становится чердак. Ведь именно на чердаке хранятся самые важные ключи-разгадки к той роковой ночи, когда тело убитого наследника было найдено среди гостей, когда свет двора для
Если и есть место, где Себастиан мог хранить свои тайны, то только там. Но я не выходила в другие комнаты вот уже много лет.
Если хорошо подумать, то я бы могла понаблюдать за домом через замочную скважину. Пусть я и старая, но все-таки женщина.
А нам женщинам свойственно любопытство.
* * *
Как гром среди ясного неба раздается звонок в дверь.
Вздрагиваю. Трость выпадает из рук и звонко падает на пол, и катится к черту.
— Кого это там принесло?
Я не жду гостей.
Звонят еще раз! И я снова вздрагиваю.
Перед тем как открыть, я представляю себе гостя. Это может быть почтальон с письмом из королевского замка в Медланде или комиссия, решившая восстановить меня Трис Беладонну, в правах графини. Или возможно нотариус с добрыми вестями о наследстве, которое Себастиан оставил мне на безбедную старость. Вздор! Скорее этот индюк зароет последние гроши под деревом. А может сама королева с извинениями за годы изгнания?
Звонят вновь! На этот раз настойчивей.
Надеясь на добрую встречу, я тороплюсь открыть.
И одариваю гостя самой доброжелательной улыбкой.
И гость отвечает мне тем же.
— Госпожа графиня, какой прекрасный денек, неправда ли? Дожди, наконец, закончились. — Передо мной стоит пухлый мужчина с картофельным носом, одетый в болотный плащ и шляпу.
Живой человек! Первый живой человек за последние две недели после гробовщика Кристофа, но радость моя сменяется печалью, а улыбка полоской разочарования.
Как это не печально признать, но незваный гость из коммунальной службы. Типичный проходимец в поисках легкой наживы.
— Я сделаю вам предложение, от которого вы не сможете отказаться, госпожа Беладонна, — тараторит гость на рекламный манер. — Государство готово заплатить вам компенсацию за выселение и перечислить деньги на счет пансиона для стариков. Ознакомьтесь, пожалуйста, с нашими бумагами.
Мечты разлетаются вдребезги, а настроение тут же портится. Без церемоний я захлопываю перед ним дверь.
— Нахал!
Какие уж там комиссии? Моя персона интересна только потерявшим стыд коммунальщикам и риелторам, жаждущих выгодно продать захудалый клочок земли.
— Госпожа Трис! — кричит из-за двери проходимец. Его голос теперь звучит издали: — Мы слишком долго терпим ваше упрямство! Вам лучше принять наше предложение, пока оно есть. Ваша задолженность по налогам настолько велика, что не будь вы в преклонном возрасте, то давно уже мотали срок на Скалистом побережье с конфискацией имущества и штрафом. Это весьма щедрое предложение. Соглашайтесь! Мы подберем для вас лучшее место.
Я прижимаюсь к дверям спиной. Мне хочется, чтобы незваный гость оставил меня в покое, и я решаю, что если не буду отвечать, то он уйдет. А пока тянется
томительное ожидание, я разглядываю собственную комнату, и тут мой взгляд падает на соседние слева дубовые резные створы, обитые железными узорами — двери в запертую парадную комнату. На одной створке виднеется замочная скважина, прикрытая ржавым язычком. Что-то таинственное может меня там ожидать.— Госпожа Трис!
Он снова меня пугает!
— Убирайтесь прочь с моей земли, пока я не спустила на вас собаку!
Надеюсь, что я припугнула его как следует и теперь он уйдет, хотя собаки у меня никогда не было. Теперь я начинаю об этом жалеть...
Снаружи слышится недовольный кашель, а после, инспектор позволяет себе неслыханную вольность:
— Старая карга!
Он думает, что я не только старая, но и глухая. Да кем он себя возомнил?! Какая наглость! Я вижу недопитую чашку чая на столе, беру ее и иду к двери.
— Хотите, чтобы я вам открыла? Сейчас я открою, господин инспектор!
Распахиваю дверь и плескаю чай ему в лицо. Надеюсь, он все еще горячий.
Щеки инспектора вспыхивают огнем, но я не даю ему раскрыть рта:
— Плебейское отродье! Как смеешь ты называть меня каргой? Я графиня Орлиянская, фрейлина и любимица королевы! За такие слова в мое время тебя бы сослали на каторгу и отрезали язык, червь! Возвращайся к своим господам плебеям и передай им, чтобы не тратили попусту мое время!
Лицо этого мерзавца искажает страдальческая гримаса. Он вытирает очки и, пытаясь сохранить хладнокровие, говорит через нос:
— Я вас умоляю, госпожа графиня, манерам, так и не научились? Мы живем в свободном мире, где все равны, и если вы этого принять не хотите, то помнится мне, вас, с позором выставили со двора, дав вашей графской особе, извините, хорошего пинка под зад. Так что ваши титулы — мыльный пузырь. Я зайду к вам на следующей неделе, Трис, и надеюсь, вы будете более сговорчивы.
Я смотрю на него с полным презрением. Облокачиваюсь на трость, поднимаю подбородок, и, расставляя паузы, спокойно парирую ответ:
— Я, инспектор... может и потеряла в глазах вашей власти свой титул... но уважение к старшим... еще никто не отменял.
— Всего вам доброго, госпожа графиня, — нахал снимает шляпу и слегка кланяется, при этом он ухмыляется, выказывая полное неуважение.
— Все же, пожалуй, я заведу собаку...
* * *
— Хотят выжить меня со свету. Думают, их никогда не коснется старость. Напыщенный индюк. Когда-нибудь и тебя смерть возьмет за шиворот. Тогда ты не будешь так заносчив. Тогда ты узнаешь, каково мне сейчас...
— А ведь и вправду! Почему мне не купить щенка? — Эта идея врывается в мое сознание, словно порыв ветра, и так приходится мне по душе, что я тут же собираюсь в путь, позабыв про страхи. — У меня будет собака! И точка!
Перед тем как выйти я все-таки проверяю, что плут ушел восвояси, и выхожу наружу. Я иду по главной тропинке к воротам, через коридор скрюченных яблонь, спотыкаясь о ветки, озябшая, но в приподнятом расположении духа после маленькой победы над миром, вдыхая осенний воздух полной грудью, и только там, у ворот, я начинаю чувствовать, как слабеют ноги.