Проклятый Лекарь. Том 2

«Спать мешают».

Я сел на кровати.

— Ты скелет. Ты не спишь. У тебя нет мозга, чтобы обрабатывать сны, и ушей в привычном понимании, чтобы слышать скрипы. Ты. Не можешь. Спать. По определению.

— Я ем грунт! — он настойчиво топнул костяной ногой. Снова показал наверх и изобразил, как кто-то тяжело ходит прямо над нами.

— Ладно-ладно, верю, — вздохнул я. Спорить с ним было бесполезно. — Хочешь проверить, что там, на самом верху над нами? Валяй. Можешь даже устроить там себе личные апартаменты.

Его негодование мгновенно сменилось азартом охотника. Он удовлетворённо кивнул и тут же на моих глазах начал показывать план обороны: здесь — растяжка из верёвки, здесь — падающее на голову ведро, здесь — хитроумная ловушка у входа.

— Только без трупов, — сказал я с усталым вздохом. — Мёртвые почтальоны или любопытные соседские мальчишки, попавшие в твои силки, привлекут слишком много ненужного внимания. Последнее, что мне нужно — это визит полиции с вопросами о странных несчастных случаях на моём чердаке.

Улица встретила меня непривычным ощущением свободы.

За моей спиной не маячила серая тень. Никто не прятался за газетными киосками, никто не дышал мне в затылок в переполненном вагоне метро.

Морозов решил, что приставленного ко мне персонального тюремщика в лице Волкова будет достаточно? Или просто решил сэкономить на шпионах, списав расходы на проваленную операцию? Наивно. Впрочем, это было приятное изменение.

По дороге я уже продумывал несколько изящных комбинаций, как снова потерять своего напарника в лабиринтах приёмного покоя. Возможно, сегодня стоило бы найти пациента с подозрением на чесотку или какую-нибудь другую, особо заразную экзотику.

Уверен, Егор с энтузиазмом взялся бы за такой интересный клинический случай, требующий полной изоляции.

Ординаторская гудела привычными утренними разговорами. Врачи лениво помешивали ложками в чашках с остывшим чаем, пока Сомов раздавал указания тоном человека, который делает это уже двадцатый год подряд и смертельно от этого устал.

Я огляделся. Волкова не было. Приятный бонус. Утро становится всё лучше и лучше.

Когда планёрка закончилась и большинство коллег разошлись по своим делам, я подошёл к Сомову.

— Где наш усердный Егор Павлович? — поинтересовался я с самым невинным и даже немного обеспокоенным видом. — Я волнуюсь. Неужели он не выдержал темпа и решил сбежать в первый же день?

— Больничный на один день, — Сомов даже не поднял взгляд от бумаг, которые подписывал. — Жалуется на острое расстройство желудка после вчерашнего обеда в столовой.

Расстройство желудка. Как мило. Но это означало, что у меня есть целый день свободы. Прекрасно.

— Пётр Александрович, мне завтра нужен выходной. Есть неотложные дела…

— Берите, — он не глядя махнул рукой, не дослушав меня. — Пирогов, у вас столько переработок за последний месяц, что вы можете смело неделю не появляться. Клиника не развалится.

Я кивнул. Упоминать про завтрашний закрытый приём у графа Бестужева я, разумеется, не стал. Лишние вопросы порождают лишние проблемы, а их в моей жизни и так хватало.

Пусть думает, что я просто хочу выспаться. Чем меньше он знает о моих связях наверху, тем спокойнее мне работается.

Получив полную свободу действий на сегодня и завтра, я первым делом решил разобраться со старыми долгами. Дело Акропольского не давало мне покоя из-за незавершённости.

Я не получил свою плату, и этот факт нарушал гармонию моего мира. Сосуд был освобождён и готов снова накапливать в себе живительную силу.

Палата графа Акропольского Михаила Петровича не пустовала — внутри были только он и сын.

Сам граф, уже не в больничной пижаме, а в шёлковом халате, сидел в глубоком кресле. Рядом с ним стоял мужчина лет тридцати пяти — вылитая копия отца, только без седины в висках и с холодным, цепким взглядом.

— Доктор Пирогов! — Акропольский, заметив меня, попытался подняться навстречу, опираясь на подлокотники. Он снова обрёл себя. Это был не сломленный старик, а хозяин жизни, пусть и временно ослабленный болезнью.

— Сидите, Михаил Петрович. Вам пока нельзя делать резких движений, — остановил его я.

— Я ошибался в вас, Святослав, — его голос хоть и был слабее, чем раньше, снова обрёл властные нотки. Но теперь в нём звучало и что-то новое — искреннее раскаяние. — Ошибался и вёл себя как свинья. Чуть не убил ту девочку-медсестру в припадке… Как только пришёл в себя и мне рассказали, что я натворил, тут же выписал ей компенсацию. Десятилетнее жалованье для этой девочки. И лечение её душевных травм я тоже оплачу. Спасибо вам. За всё.

Что ж… чего еще ждать от купца? Весь смысл жизни в деньгах.

Впрочем, в тот же миг, как он произнёс слово «спасибо», я это почувствовал.

Это была не тихая, тёплая благодарность, как от Воронцовой вчера. Это была мощная, почти обжигающая волна. Горячий, концентрированный поток хлынул в мой Сосуд, заставляя его довольно гудеть.

Это была чистая, концентрированная Жива, очищенная раскаянием. Благодарность не просто за спасённую жизнь, а за возвращённый разум, за избавление от позора. Сосуд с удовольствием впитал эту мощную волну. Двадцать процентов.

Итого сорок — неплохо для начала дня. Долг уплачен.

— Мы вам очень благодарны, доктор, — заговорил младший Акропольский, делая шаг вперёд. — Андрей Михайлович, член попечительского совета этой больницы, — представился он. — Могу я поговорить с вами наедине? Буквально на пару минут.

Я ждал второй, пусть и более слабой волны благодарности от сына. Но — ничего. Абсолютная пустота. Словно я разговаривал с камнем. Ни капли тепла, ни искры признательности. Очень любопытно.

В коридоре Андрей Михайлович сразу перешёл к делу.

— Доктор, я ценю ваше время, поэтому буду краток. Каковы реальные прогнозы? Без всей этой врачебной этики. Сколько отцу осталось?

Это был прямой, безжалостный вопрос бизнесмена, оценивающего сроки завершения «проекта».

— При правильном лечении и соблюдении всех рекомендаций, — ответил я, глядя ему прямо в глаза, — лет двадцать. Минимум.

На долю секунды его лицо дрогнуло. Маска вежливой сыновней озабоченности треснула, и сквозь неё проглянуло чистое, незамутнённое разочарование. Он тут же взял себя в руки, снова натянув вежливую улыбку, но я уже всё увидел.