Прокурор

– Замуж зовет, - продолжала Надя, но в ее голосе звучали грустные нотки.

Флора пыталась разобраться, о чем она грустила. О том, что, может быть, не получилось у Нади с другим человеком - отцом Павлинки?

– Если нравится, идите, - посоветовала Флора.

– Знакомы-то всего ничего, - вздохнула Надя.

– А что сердце подсказывает?

– Что может подсказать бабье сердце?

Баринова угадала в темноте усмешку на ее миловидном лице.

– Чувство - самое главное, - проникновенно сказала Флора.

Ей было несколько странно, что незнакомый человек открывает душу. Вот так запросто, не зная по существу, кто она и что.

– Вы не поверите, я, как увидела Виктора, сразу влюбилась, призналась Надя.
– Глаза у него добрые...

– Ну и хорошо, - обрадовалась Флора.

– А как с Павлинкой нянчится! И она к нему тянется, прямо сияет вся, как увидит его. Вот только что не умеет еще говорить "папа"... Да ведь и не было папы, - вздохнула Урусова.

– Это очень важно, что у них взаимная тяга, - сказала Баринова.
– Да и выйти теперь замуж с ребенком не так легко.

– Что же, по-вашему получается, бросаться на любого, кто согласится взять с ребенком?
– сердито спросила Надя.
– Я так не хочу. Главное чтобы меня полюбили.

– Он любит. Это сразу видно.

– Да?
– с тихой радостью спросила Надя.
– Смотри-ка, даже вы заметили. Значит, правда...

– Хочу снять его для передачи, - сказала Флора.

– А зачем?
– насторожилась вдруг Урусова.

– Ну как же, хороший водитель. Работники ГАИ, и те ставят его в пример...

– Не надо, - тихо попросила Надя.

– Но почему?
– настаивала Баринова.

– Понимаете, сидел он... А вы его перед всеми выставите... Да и вам потом нагорит...

В комнате наступила тишина. Флора чувствовала, что это признание далось Урусовой не легко.

– Только вы никому не говорите, очень прошу!
– взволнованно произнесла Надя.

– Честное слово!
– вырвалось у Флоры.
– Значит, вы поэтому раздумываете, идти или не идти за него замуж?

– Видите ли...

– Давай, Надя, на "ты", - предложила Баринова.

– Что ж, давай... Так вот, понимаешь, то, что было, то было - ну что поделаешь, коль так сложилось? А вот что скрыл судимость...

– От кого?

– От отдела кадров, когда к нам поступал.
– Надя покачала головой. Спрашиваю: зачем скрыл? Витя говорит, что иначе не взяли бы на работу. Я ему: раз решил жить честно, так нельзя врать даже в самой малости... Потом, с этим виноградом... Сменял ящик на бутылку коньяка...

– Я слышала, - кивнула Баринова.

– Выходит, опять не сдержался. Правда, отделали его за тот ящик - не дай бог! Сотрясение мозга.
– Она тяжело вздохнула.

– А кто это постарался?

– Да есть у нас один парень. Бывший чемпион города по боксу. Дружок начальника СЭЦа.

– Такой здоровый, с приплюснутым носом?
– спросила Баринова, вспомнив, как она впервые зашла в цех к Анегину и застала у него крепыша с внешностью боксера.

– Да. У нас его Громилой зовут. И все боятся. Одно время он даже в дружине был, ходил по городу. Так все хулиганы его стороной обходили...

– Странные порядки, - заметила Баринова.
– Разве мордобоем воспитывают? Ведь есть же, например, товарищеский суд...

– Знаешь, на некоторых никакие суды не действуют. А вот после знакомства с кулаками Громилы...

– Нет-нет, такие методы не годятся. Я завтра же поговорю об этом с директором...

Воскресное утро началось тревожно. У Павлинки поднялась температура, на тельце выступила сыпь. Прибежавший Виктор перепугался - не от купания ли? Но медсестра, за которой сходила в медпункт Баринова, сказала короткое слово - корь.

Урусова тут же собралась и повезла девочку домой. Виктор, естественно, поехал с ней.

Вскоре Флору вызвали в контору директора дома отдыха - звонил Заремба.

– Вы хотели посмотреть наших работников в семейном кругу?
– спросил Фадей Борисович после приветствия.

– Конечно, - обрадованно ответила Баринова.
– Это было бы здорово!

– Сейчас за вами заедет Евгений Иванович, посетим Боржанского. Кстати, познакомлю вас со своей супругой.

– Очень буду рада, - сказала Флора, понимая, что ей предстоит банкет, организованный начальством фабрики.

* * *

Анегин приехал за ней в щегольском ослепительно белом костюме, на среднем пальце правой руки у него красовался массивный золотой перстень с монограммой. Он открыл дверцу "Жигулей" последней модели и, галантно поздоровавшись, пригласил Флору сесть рядом, на переднем сиденье.

Доехали до города незаметно. Там к ним присоединился Заремба с женой.

– Капитолина Платоновна, - представил он журналистке пухлую женщину лет сорока, с капризно сложенными губами и волоокими глазами.

Та протянула Бариновой холеную руку с тщательно ухоженными ногтями и японским магнитным браслетом на запястье. Одета она была довольно скромно - легкое платье из кремовой марлевки. Да и сам Фадей Борисович походил на заштатного счетовода в своих хлопчатобумажных брюках, рубашке с короткими рукавами и соломенной шляпе.

Главный художник фабрики ожидал их, оказывается, не на городской квартире, а на даче недалеко от Южноморска.

Дачка была более чем скромная: маленький деревянный домик посреди участка, расположенного на берегу моря. Десяток фруктовых деревьев, огородик и неизменный виноградник. Возле домика стояла собачья конура. Единственно, что бросалось в глаза, - несколько пышных кустов роз, усыпанных крупными яркими цветами.

Когда машина подъехала к забору, большой лохматый пес выскочил из своей будки и, гремя цепью, зашелся в лае.

Откуда-то из-за виноградника появился Боржанский, в шортах, майке и пляжных сандалиях. Он унял собаку, запер ее в конуре и открыл ворота.

Анегин подогнал машину к самому домику. Гости вышли. Боржанский встретил их приветливо, но руку никому не подал.

– Готовлю, - пояснил он и, видя, что Фадей Борисович направился к крыльцу, сказал: - На природу, на природу! Дышать воздухом...