Пропавшая кузина
Шрифт:
Впрочем, быстро выяснилось, что не только не было раньше, но нет и сейчас. Ощущение близости разгадки так ощущением и осталось, в разряд предвидения не перейдя. Более того, оно, это самое ощущение, постепенно таяло и улетучивалось, оставляя еле уловимый запах обманутых ожиданий и несбывшихся надежд. Но осталось и понимание того, что на пустом месте эти ожидания и надежды появиться не могли, и хоть какое-то основание для них имелось. Только вот никак не получалось у меня сообразить, какое именно…
Размышлениям этим я предавался, сидя на скамейке возле домика. Катя подозрительно долго не выходила, и в итоге я сам вернулся в дом, где и обнаружил юную баронессу, спускающуюся по чердачной лестнице с видом довольной кошки.
— Теперь я поняла, почему
— А если поняла, зачем тогда спускалась? — я постарался изобразить недоумение, но не настолько искреннее, чтобы ввести Катю в заблуждение. — Я бы и сам поднялся…
Катя с изображением недоумения справилась гораздо лучше меня — на пару секунд я ей даже поверил. Только вот не было у меня ни малейшего желания и дальше играть в эти игры. «Я знаю, что ты знаешь, что я знаю…», — тьфу ты, надоели эти условности, прямо как горькая редька надоели! Развернув Катю лицом к лестнице, я придал девушке ускорение легким шлепком по ожидаемо упругой попе, и Катя, тихонько ойкнув от неожиданности, начала подъем. Поднималась она нарочито медленно и несколько раз даже останавливалась, для того, должно быть, чтобы получить очередной направляюще-ускоряющий шлепок, каковые я и не замедлял выдавать ей по мере необходимости. При всей своей незатейливости эта игра завела нас так сильно, что я потом так и не мог вспомнить, как набросился на Катю, как мы оказались голыми и как все произошло. Только и осталось в памяти, что я был напорист, а Катя послушна, да и то осталось в виде ощущений, а не воспоминаний как таковых.
…В себя я пришел первым. Вокруг в живописном беспорядке валялись наши шмотки, Катя раскинулась на кровати, еще не окончательно вернувшись в реальность. Любуясь своей добычей, я еще подумал, что что-то тут не так, но надолго эта мысль у меня в голове не задержалась, потому что Катя заворочалась и открыла глаза. Приподнявшись, опираясь на локоть, она непонимающе огляделась, потом ее взгляд вернул себе ясность и второй раз она осмотрелась уже вполне осмысленно.
— Не ожидала… — буквально пропела она.
Ну ничего себе! Не ожидала она, видите ли! А чего ты ожидала? Сбивчивых признаний и многословных просьб и уговоров? Ну извините, барышня, что есть, то и есть, а другого нету. Хотя, пожалуй…
Продолжение я устроил с тем самым многословием. Только были это не просьбы и уж тем более не уговоры, а ясные и недвусмысленные пожелания — как именно ей надо встать (или лечь), что сделать, причем выражал я свои пожелания максимально точно и просто, без каких-либо иносказаний и недоговоренностей. Ох, надо было видеть, как Катя краснела… Нет, тут к такому не привыкли. Вон даже моя Аглаюшка, и то не сразу приняла такую прямоту, а уж она-то знала и умела куда больше, чем Катя. Но Кате, похоже, так даже понравилось — уже очень скоро она выполняла мои пожелания без того, чтобы прятать глазки и отворачиваться, делая все в точности как ей сказано. Ну и результат получился соответствующим — мы буквально купались в наслаждении, пока нас не затянуло в омут абсолютного и бездумного счастья…
Второе возвращение в реальный мир совпало с непреодолимым желанием поесть. То есть, не поесть, конечно же, а прямо-таки даже пожрать, но я же человек воспитанный, аристократ опять же, и потому так не скажу. На всякий случай надев подштаники, я спустился вниз и принялся разводить огонь в небольшой печке-плите. Тихое шлепанье босых ног по деревянным ступеням, раздавшееся чуть позже позади, показало, что мы с Катей мыслим в одном направлении. Она, кстати, тоже сделала вид, что оделась, но у нее получилось изящнее и веселее — женщина все-таки. Катя щеголяла в смешных панталончиках почти до коленок и коротенькой, не доходящей до пупка, блузке, которую носят под дирндль.
— Тоже поесть захотел? — поинтересовалась она, положив ладошки мне на плечи.
— Это ты тоже, — уточнил я. — Я, между прочим, первым проголодался!
— А
что мы будем есть? — Катя сделала вид, что моей подначки не заметила. — И зачем ты печку зажег? Готовить же долго…— Сама сейчас и увидишь. И будет это совсем не долго, — на самом деле я просто никак не мог вспомнить, как назвать по-немецки яичницу.
Я поставил на огонь сковороду и принялся нарезать сало мелкими кусочками. Вскоре оно уже весело зашкворчало на сковородке, я взял полдюжины яиц и одно за другим разбил их. Катя следила за моими действиями с таким удивлением, как будто я проводил урок магической гастрономии. Ну или гастрономической магии, кому как больше нравится. Она что, никогда не видела, как готовят яичницу?
— Хлеба порежь, — распорядился я. Одному мне, что ли, о нашем пропитании заботиться?!
Яичница получилась, как говорится что надо. Ели мы не торопясь, но и не мешкая, разве что Катя как-то странно на меня поглядывала, явно чего-то не понимая. Хм, интересно, что тут такого непонятного? Мужчина после секса захотел есть — это нормально. Покормил свою даму — это тоже нормально. В чем проблема-то? Но нет, поглядывает с непониманием и вроде как даже с опаской. Чудная…
А яичница пошла хорошо. Катя по моему примеру даже вытерла тарелку кусочком хлеба и с удовольствием отправила его в рот. А через какое-то время, для нее явно наполненное раздумьями, наконец, выдала:
— Это… Это была пуля? — ее изящный пальчик застыл в полудюйме от отметины, оставшейся после меткого выстрела, что год с лишним назад стал одной из причин моего появления в этом мире.
— Пуля, — подтвердил я.
— Прямо в сердце?
— В сердце.
— И ты живой?!
— А что, по мне не видно? — усмехнулся я. — Впрочем, если ты хочешь, — я встал из-за стола, поднял Катю со стула и начал аккуратно подталкивать ее к лестнице на чердак, — я тебе это докажу…
Доказывал Кате я свою живость все тем же способом, в применении которого мы не так давно столь активно упражнялись. И вроде бы даже доказал, но желания задавать вопросы у нее не отбил. Едва отдышавшись после очередного провала в бездну наслаждения, Катя спросила:
— Так ты… ты отмеченный?!
Отвечать, честно говоря, не хотелось. Почему? Да не привык я как-то кричать о своей отмеченности на всех углах. Вон, Альберту, и тому не говорил. Не стал говорить и Кате — просто кивнул. И так и не понял — действительно ли Катя испугалась или мне показалось в наступивших сумерках…
…Когда я проснулся, Катя все еще сладко спала, и даже во сне с ее личика не сходила счастливая улыбка. А мне было не до счастья. Как чувствуют себя жирафы, я, честно говоря, не знаю, но ощущать себя этим животным было, скажем так, некомфортно. При чем тут жираф, спросите? А при том, что до меня, как до того самого жирафа, наконец-то дошло то, над чем я пытался размышлять вчера перед нашими с Катей упражнениями. Вот с чего началась цепочка событий, приведшая нас с Катей на эту замечательную кровать (кстати, и правда замечательную — так ведь ни разу под нашим воздействием и не скрипнула)? Правильно, с того, что Катя решила погеройствовать и присоединилась к двум другим героическим дуракам. А теперь — внимание! — вопрос: за каким хреном? Нам помочь? Не смешите мои подштаники, пусть и застрелила она одного из засадников, на исходе боя это никак не сказалось, да и не могло сказаться вообще. Почувствовать, как она говорила, себя в безопасности пусть и под пулями, но рядом с нами? Звучит столь же пафосно, сколь и бессмысленно — летающие пули и безопасность, существуют, знаете ли, исключительно по отдельности: или одно, или другое. А значит, что? А то, что ей было нужно оказаться рядом с нами. О-о-очень нужно. Настолько нужно, что она даже пошла на серьезный и вполне реальный риск. И сделала это осознанно. Так что от людей фон Прюлля на дороге у Деггендорфа отбивались не два дурака и одна дура, как я полагал все это время, а два дурака и одна очень-очень расчетливая, очень-очень хладнокровная, пусть и очень-очень рисковая, юная особа.