Пропавшая невеста 2

За этим занятием ее и застала Орта, вынырнув из сумрака, словно привидение:

— Чего одна сидишь?

— Что еще делать? Лечить некого. Общаться не с кем. Я здесь чужая, — горечь все-таки просочилась в ее голос.

— Какая же ты чужая? — удивилась женщина, — здесь чужих не бывает. Здесь все свои.

— Я только приехала.

— Все когда-то приезжают. Кто-то остаётся, кто-то возвращается.

— Я не нравлюсь Дарию.

— Ерунда. Хороший он.

Ника хмыкнула. Этот хороший на нее так смотрел, что весь день чувствовала себя безмозглой неумехой.

— Я никого не знаю здесь. Не понимаю.

— Так не сиди, как заяц в темной норе. Идем! — Орта протянула руку и видя, что Доминика не торопится вставать, сама ухватила ее под локоть и вздернула на ноги, — идем.

— Но я…

— Иде-е-ем, — с тихим смехом потащила ее за собой темными узкими проходами, мимо осуждающе фыркающих вирт и молчаливых стражей, которым досталось ночное дежурство, туда, где пылали костры и играла музыка.

Ника даже глазом не успела моргнуть, как оказалась на главной площади, устланной мягким песком. В центре пылали костры, а по краям располагались группы людей. Музыканты, воины, режущиеся в кости, лекари своей компанией под навесом.

— Кхассеры, — с благоговейным придыханием Орта кивком указала на возвышающееся над остальными ложе. Там на подушках сидели трое, и даже на расстоянии было видно, как мерцают янтарный глаза, ловя отблески ритуальных костров.

На таком празднике Доминике еще не доводилось присутствовать. Было страшно, жутко, интересно и одновременно стыдно до безобразия.

В один миг все изменилось. Люди разошлись, освобождая пространство в центре, и со всех сторон, гибкими тенями стали выходить девушки. Босые, с распущенными волосами, и единственной одеждой на них были полупрозрачные мерцающие повязки на бедрах.

Одна из лекарок, та, которая сидела тише всех и грустила, внезапно встрепенулась. Скинула сандалии, выдернула из волос костяную заколку и, откинув в сторону платье, под которым не было ничего, кроме такой же повязки, выскочила в круг.

— Куда она? — прошептала Доминика.

— Танец жизни. Любая может присоединиться.

Ритмичный бой барабанов сменился. Теперь он дрожал, толчками проходится по венам и непонятной сладостью разливался на языке.

Девушки начали двигаться. Плавно покачивая бедрами, они медленно поворачивались вокруг своей оси, поднимали руки к небу, извивались грациозными кошками.

Это был больше, чем танец. Обнаженная страсть, обещание.

Чувствуя, что еще немного и провалится сквозь землю от стыда, Доминика смотрела, словно зачарованная, и не могла оторвать взгляда от гибких тел, маленьких, плотный как спелая вишня наверший женской груди, водопадов волос, мечущихся по узким спинам.

В движениях девушек пылал призыв, в глазах наблюдающих за ними мужчин — желание, столь явное и осязаемое, что становилось жарко. Звучание барабанов ускорялось, становилось все более отрывистым, ритмичным, и в круг, вышли молодые люди. Тоже босые, с обнажёнными торсами. Их тела были совершенны. Их руки на бедрах девушек— по-хозяйски уверены.

Они кружили, то сближаясь, то слипаясь телами. Их темные силуэты выделялись на фоне пылающих костров, на смуглой коже плясали отблески пламени, а сам танец все больше походил на то, что происходит между мужчиной и женщиной за закрытыми дверями спальни.

И в этом безумии Доминике мерещились янтарный глаза Брейра. Каждый удар, каждая нота били прямо в сердце, заставляя его сжиматься от тоски и желания увидеть, прикоснуться к нему еще хоть раз.

Барабаны резко смолкли, и Ника обнаружила, что сидит, подавшись вперед, едва дыша, жадно всматриваясь в происходящее. Облизав пересохшие от волнения губы, она упала обратно на сиденье, пытаясь перевести дух.

Какой же это танец жизни? Разврат сплошной.

Не в силах больше на это смотреть и справляться со своим собственным дыханием, Доминика извинилась, потихоньку выскользнула из-под лекарского навеса и побрела обратно.

Хватит с нее на сегодня впечатлений. И так теперь не заснуть, после всех этих потрясений, новых знакомств и плясок.

В конце концов, это они варвары, а ей не пристало такими глупостями заниматься.

По дороге Доминика заглянула в шатер, предназначенный для нуждающихся в помощи. Прошлась, ведя пальцами по полочкам со снадобьями, покрутила в руках какие-то приспособления, о назначении которых оставалось только догадываться, а потом устало опустилась на лавочку, возле заваленного бинтами и тряпками стола.

Тошно было, и мысли все настойчивее возвращались в Вейсмор. Приросла она к нему, привыкла. Не хватало лесных просторов и воздуха, наполненного свежестью, старой Нарвы, улыбчивого чуткого Серхана и его непоседливой дочери, веселых воинов, всегда встречающих ее громкими криками. И хозяина Вейсмора не хватало. Как он там? Все еще сидит в подземельях Андера? Или уже набрался сил и вышел? Злился наверное, что сбежала в очередной раз.

Вспомнила, как в янтарных глазах темные вихри закручивались, когда кхассер сердился, и неожиданно для себя разревелась. Горько, отчаянно, чувствуя себя бесконечно несчастной и одинокой.

— Где Дарий? — внезапно в шатер ворвался воин.

Ника с перепугу вскочила на ноги, поспешно размазала слезы по щекам.

— Где-то в лагере.

— Лекарка?

— Да.

И следом второй воин, прижимающий к груди хрупкое тело. Худенькая рука безвольно свисала вниз, и с длинных изящных пальцев капала кровь, оставляя на полу дорожку из алых капель.

Он положил свою бесчувственную ношу на ближайшую койку, а Доминика уже была рядом. Собственные переживания ушли на задний план, осталось лишь желание помочь.

— Что случилось? — спросила, поспешно закатывая рукава.

— Возвращались с обхода. Одинокий валлен, прямо у нее под ногами выпрыгнул, ну и… — вояка обреченно махнул рукой.

— Переверни ее на спину, — подышав на ладони, Ника потянулась к раненой. И замерла, так и не прикоснувшись.

Потому что в этой бледной, едва дышащей девушке она узнала ту, которая с самого начала превратила ее жизнь в Андракисе в ад.

Это была Мойра.

* * *

— Что стоишь! — прикрикнул воин, — ты целительница или так просто, посмотреть пришла? Живей давай!

Доминика через силу прикоснулась к своей извечной сопернице. Собрала разорванные линии жизни, восстановила органы, срастила мышцы, наполнила силой, вливая свою собственную. И при этом недоумевала. Почему так вышло, что Мойра использовала свой дар, чтобы причинить вред, а теперь приходится ее лечить?

Десять минут напряженной борьбы, и пациентка расслабилась. Перестала дрожать, вдохнула полной грудью и провалилась в спокойный здоровый сон.

— Все в порядке, жить будет, — произнесла Доминика, вытирая о подол вспотевшие ладони.