Пропавшая невеста 2

В Шатарии не учили таким танцам, не говорили, как надо двигаться, если ты почти обнажена и находишься перед толпой незнакомых людей. Поэтому Ника просто прикрыла глаза, выдохнула и отпустила на волю то, что томилось внутри.

Плавный жест, покачивание бедер, взмах волос, поворот вокруг своей оси, прогиб. Тяжесть постепенно растворялась, скованность пропадала, уступая место томительной гибкости. Ей уже казалось, что она не здесь, и что музыка звучит не снаружи, а внутри, перекачивается по венам наполняя тело истомой.

Было тяжело дышать.

Она позволяла боли проходить насквозь. Снова видела бездонные голубые глаза павшего воина, смотрела в них, мысленно прося прощения и обещая жить дальше, и делать все, чтобы другие тоже жили.

В этот момент она вспомнила все, что говорила Джайла про Андракис, и приняла его, запуская в свою душу. Ее место было здесь.

На бедра легли чьи-то жесткие ладони, крепко, по-хозяйски сжимая и не позволяя не отступить ни на шаг. Сердце болезненно споткнулось и застонало.

— Давно ты здесь?

— Только прилетел.

— Отпусти, — не открывая глаз, она попыталась вывернуться из его рук, но Брейр не отпустил. Наоборот, увлек за собой, вынуждая подчиниться древнему ритму.

— Танцуй, Ника, танцуй, — шею опалило горячим дыханием.

* * *

В голове кое-как перекатывались вялые мысли, здравый смысл и застаревшая обида настаивали, что надо прервать танец, что она не обязана терпеть рядом с собой этого нахала, но тело отказывалось подчиняться. Попав в плен древних ритмов, пронзаемое насквозь ударами барабанов и вкрадчивыми нотами флейт, плевать оно хотело и на здравый смысл, и на все остальное. Просто жило своей жизнью. Млело от того, что сильные руки держали, заставляя следовать за собой. Вздрагивало, от прикосновений и само выгибалось навстречу, пропускало через себя каждый миг, впитывало.

Это было сильнее ее.

Потребность. Дикая, неумолимая, доводящая до исступления. Острее, чем раньше, злее, откровеннее. С ней невозможно было бороться, хотелось броситься в омут с головой, выпустить на волю эмоции и позволить себе быть с ним. Не жалея, не оправдываясь, не ища причин для отказа и не вспоминая о том, что было больно.

Разве так можно?

Гордость бунтовала, а сердце шептало, что да… Можно. И нет смысла тратить жизнь на сожаления, тем более здесь и сейчас, когда она может оборваться в любой момент.

Брейр вел, подчиняя ее волю себе, вынуждая следовать за собой. Гибкое хрупкое женское тело выгибалось рядом с сильным мужским. Вдох в унисон и отблеск костров в глазах, когда смотрели друг на друга.

В этом танце не было запретов, только обнажённые чувства. Каждый удар собственного сердца совпадал с ударом по тугому барабану, все эмоции на пределе, обнажены, открыты.

— Тебе больно, — он держал ее поперек талии одной рукой. Свободной ладонью зарылся в распущенные волосы, натягивая, вынуждая склонить голову на бок и немного назад. Янтарный взгляд жадно скользил по обнаженной шее. Такой беззащитной и изящной.

— Мне хорошо.

— Я чувствую тебя, — горячие губы прошлись вдоль пульсирующей жилки оставляя за собой влажный след. От ее вкуса хотелось урчать. Сладкая, пьянящая, как спелая вишня.

От блаженства у Ники слабели колени и закрывались глаза:

— И что же ты чувствуешь?

— Вот здесь болит, — накрыл ладонью грудь, — внутри.

Откинуть бы наглую руку, дать пощечину и сказать, чтобы не смел прикасаться, но голос пропал и не было сил на лишние движения. Проклятая музыка все больше кружила голову и распаляла, затмевая разум.

Строгие наставницы гимназии Ар-Хол попадали бы в обморок, увидев, как их лучшая выпускница танцует босиком на песке, почти без одежды, в объятиях ненавистного андракийца. Ее бы выпороли, оставили бы в позорном углу на коленях на весь, а потом при каждом удобном случае напоминали бы об этом, пытаясь пристыдить и унизить.

Так смешно. Сидеть за каменными стенами Шатарии, окруженной морем со всех сторон, не знать никаких бед и называть варварами тех, кто ценой собственной жизни защищал остальных, даже тех, кто этого не ценил.

Что станет с этой Шатарией, если Андракис не выстоит? Рой сомнет ее и даже не заметит. Проглотит за один присест и весь остров, и гимназию, и всех ее чопорных обитателей.

— Вот теперь больно, — прошептала она, когда прикусил кожу.

— Наказание за то, что сбежала.

— Ты собрался меня наказывать, кхассер? Я больше не твоя собственность. Ты забыл? — едва различимо улыбнулась она, — я вольная и могу делать то, что посчитаю нужным. Танцевать здесь с тобой…или с кем-то еще.

Рычание в затылок было весьма красноречивым.

— Я заберу тебя из лагеря.

— Нет.

— Заберу, — потянул еще сильнее за тугой локон, вынуждая ее откинуться ему на грудь.

Она кожей чувствовала, как раскатисто бьется сердце зверя и, околдованная этим звучанием, прикрыла глаза. Было так тепло и удобно, и по запретному сладко.

Они все правы — это танец жизни. И жить хотелось здесь и сейчас, не оглядываясь и не жалея.

— Я останусь в лагере, хочешь ты того или нет.

— Разве тебе здесь нравится? — горячая ладонь скользнула по бедру под подол рубашки, опаляя прикосновением.

— Не все должно крутится вокруг того, что нравится, — ответила Доминика и закусила губу, когда почувствовала прикосновение к подрагивающему животу. Порочная истома расползалась миллионом мурашек от того места, где кхассер вел пальцами, вырисовывая одному ему ведомый рисунок.

Ноги дрожали так сильно, что, если бы Брейр не держал — осела бы на песок. Дыхания не осталось, воздух раскаленным шаром врывался в легкие, не утоляя жажды. Она лишь разгоралась все сильнее и сильнее, сметая на своем пути остатки сомнений.

Когда его губы снова коснулись обнаженной кожи, Ника не смогла сдержать стон. В ответ тихий смешок:

— Хочешь танцевать с кем-то еще, целительница?

— Да. Я бы попробовала…Вон тот воин весьма неплох, — с трудом выдохнула она, — а у того, такие красивые глаза, что колени становятся мягкими от одного только…ай!

Не мог он слышать про чьи-то там глаза. Зверь внутри тут же ощеривался и был готов разорвать на куски каждого, кто просто посмотрит в сторону его пары. Поэтому Брейр закинул ошалевшую Нику себе на плечо, ладонью прижал подол рубашки к мягким изгибам, чтобы никто не смог увидеть, что под ней скрывается и под одобрительный гомон остальных унес ее от костров.