Пророчество огня
Шрифт:
А вот стражник, который принес мне ужин, — хотя с таким же успехом это мог быть завтрак или обед — был более перспективен. Нужно попытаться его разговорить. Выглядел, кстати, он весьма атмосферно, гармонично дополняя собой общую картину средневековой темницы. А именно на это определение и напрашивался весь окружающий меня антураж. Пока только летающие фонари во все это не вписывались.
— Как вас зовут? — хрипло поинтересовалась я. Это были мои первые слова после пробуждения в темноте. Дались они мне с трудом, а голос звучал очень натужно и сипло. Должно быть поэтому стражник вздрогнул, и чуть не пролил жидкость из кувшина,
В голове мелькнула догадка — он что, боится меня? Меня? Слабую женщину, прикованную к стене? Захотелось крикнуть «Бу!» и проверить реакцию, но не стала издеваться. Стражник собрался выйти из моей камеры, но я попыталась его остановить:
— Не уходи, я просто хочу поговорить. За что меня сюда посадили? Ты знаешь, кто я?
— Черная Марисса, убийца, — словно выплюнул он и с ненавистью посмотрел на меня. — Ну ничего, сожгут тебя, ведьма, и станет всем спокойно.
Так, а вот это уже совсем не смешно. Я слышала, как герцог говорил про казнь. И этот туда же.
— Как это сожгут? — осторожно спросила я. А в голове в это время набатом: «Нет-нет-нет. Это сон. Я проснусь. Это сон».
— Известно как. На площади массуров. Там всех казнят. Правда, давно не жгли. Все больше вешают.
— А мне чего такая честь выпала? — спросила я.
— Не знаю. Но, наверное, из-за натуры твоей черной. Чтоб уж наверняка.
— А с чего ты решил, что я ведьма? И что черного я совершила? — продолжала я этот диалог.
— Его величество король Александр и наш главный государственной советник, его сиятельство герцог Норман, выявили в твоем преступлении следы запретной магии. Черной.
— Чего? Какой магии?
— Запретной, говорю. Все, некогда мне тут с тобой разговаривать. Посуду потом заберу. Пошел я.
— Я вижу ты очень преан королю, служишь ему усердно. Это прекрасные качества. Наверное, тебя очень ценят? Может скажешь, как зовут тебя все же? — попыталась я еще раз использовать продвинутые коммуникативные навыки двадцать первого века.
— Да чтоб я тебе сказал! За дурака держишь? Всем известно, что на имени ты мне проклятие какое сотворишь, — с этими словами стражник ретировался, явно с облегчением нырнув за дверь.
В коридоре я услышала его крик: «Дирк, стой здесь и не отходи. А то мало ли!»
Ага, значит Дирка мы не жалеем, его ведьме на растерзание отдать можно вместе с именем и потрохами. Вздохнула и, на время откинув все мысли, приступила к еде. В кувшине оказалась всего лишь вода. А в свертке — лепешка и кусок сыра. Еда была вполне приемлема, однако вместо того, чтобы наполнить энергией, наоборот расслабила. Как говорит мой отец, если кровь от головы к желудку прилила, значит можно подремать.
И все же спать я не стала. Сейчас, когда смерть от голода и жажды мне не грозила, а темноту развеял свет светильника, можно было подумать. Я действительно заперта в темнице. С любопытством осмотрела интерьер помещения, в котором находилась. Оказалось, что смотреть особо было не на что: стены с двумя решетчатыми окнами, пол, кое-где присыпанный соломой, тот самый горшок. Сейчас ко всему этому добавился фонарь на полу, да мой кувшин и кружка. Кстати, посуда тут
глиняная, очень грубой работы. За окнами было темно. Видимо, на дворе ночь.Осмотрела себя. Мое свадебное платье было грязное, местами порванное. Сотни тысяч рублей превратись в половую тряпку. Причем, буквально. Похоже, пока я тут ползала, часть полов я действительно собой подмела. Осмотрела наруч оков на запястье. По ощущению, мне чуть ли не якорную цепь прицепили — ее толщина сравнима с моей рукой.
Итак, я в тюрьме. Меня завтра казнят через сожжение за что-то ужасное. Все называют меня Черная Марисса. И Марисса эта — леди, которую все считают ведьмой, при этом в камеру к ней пришел второй после короля человек.
Даже в мыслях все это казалось сюжетом для исторического сериала. Но, видимо, пора признать, что это — моя реальность. Если кто-то меня разыгрывает, то узнаю я об этом не раньше завтрашнего дня. Скорее всего, основной эффект созерцатели должны получить от моей истерики на казни.
И все же, ну кто мог так подшутить? Такой натуралистичный пранк кому угодно влетит в копеечку. Даже родители Максима себе вряд ли могут такое позволить. А больше богатых людей я не знаю. Но никакого другого варианта я принимать не хотела. Альтернатива была гораздо, гораздо хуже: я сошла с ума или реально оказалась в какой-то иной реальности. Что ж, я решила подождать до завтра. Встала, воспользовалась горшком, сгребла побольше соломы в кучу и легла на свое импровизированное ложе, разложив цепь так, чтобы она не мешала. Завтрашний день покажет, что к чему. А, может, я вообще проснусь в своей или нашей с Максимом постели.
2
Утро, а это было именно оно — в окна пробивался тусклый дневной свет — принесло мне новые потрясения. Разбудили меня голоса, которые явно обращались ко мне.
— Раскаиваешься ли ты, ведьминское отродье, в том, что пыталась лишить жизни нашего монарха? Раскаиваешься ли ты, что забрала жизнь у двух верных подданных Картезы? Сознаешься ли ты в мятеже против короны? — произнес мужской голос. А еще один, который неожиданно оказался женским, добавил:
— Если раскаиваешься, то твой путь на казнь будет легким. Коли нет — восходить тебе на костер через муки.
На словах «муки» мозг немедленно проснулся, а я открыла глаза и уставилась на моих посетителей. Трое людей в бесформенных серебряных плащах с капюшонами стояли, возвышаясь надо мной. Это что-то типа местной инквизиции, видимо. Фантазия у режиссера была бедновата, сюжет взял из классики. Однако же не хватает красного цвета для полноты картины.
— Я не убивала, и я не Марисса, — твердым голосом сказала я. — Я — Маша.
Сказала и тут же пожалела. Зачем я что-то объясняю, не лучше ли доиграть этот фарс поскорее, а не спорить с этими ряжеными.
— Сопротивляешься, дрянь? — сказала женщина и с размаху ударила меня ногой в живот. А вот это уже совсем не розыгрыш. Меня скрутило от боли, а перед глазами все поплыло. Задохнувшись стоном, я запротестовала:
— Эй, это больно!
— Мы предупреждали. Хочешь облегчить свою и без того страшную участь, прекрати врать и признайся, — проскрипел третий. Голос был старческий, дребезжащий.
А если все это правда? А если я сейчас действительно несчастная арестантка по имени Марисса? Тупая боль в животе навела меня на эту смиренную мысль, но разум в ответ вставал на дыбы.