Прощание с Джоулем

– Я на это и не рассчитываю, - Кесс отвернулся к окну и начал рассматривать проплывающие мимо виды.

Прифронтовая дорога была полностью разбита снарядами средних калибров и лишь кое-где подлатана щебнем, но автобус шел мягко, плавно покачиваясь на самых глубоких ямах и смотреть в окно было приятно. У Кесса сразу возникло ощущение, что он рассматривает не фронтовую дорогу, а просматривает древний военный фильм, причем не просто так, а сидя в оборудованном кондиционерами и мягкими креслами довоенном кинотеатре.

Мимо окна медленно проплывали выжженные участки земли, ободранные взрывами, похожие на плохо оструганные пыточные колья, деревья, закопченные золотые танки со свернутыми на бок башнями, разбитые прямым попаданием установки залпового огня, перевернутые колесами к небу остовы автомобилей, навеки умолкшие орудия с причудливо выгнутыми и скрученными золотыми стволами. Кесс всматривался в разбитую технику, пытаясь определить ее принадлежность, но почти все номера и эмблемы были оплавлены, стерты и слизаны бушевавшим здесь пламенем, а типы и виды техники были почти одинаковыми и поэтому что-то понять можно было только по направлению стволов, радиаторов и ведущих катков, да и то далеко не всегда.

Вдруг мимо окна проплыл грубо сколоченный помост над которым раскачивалось несколько трупов, почти уже скелетов слегка прикрытых остатками истлевшего обмундирования. Бесстыжий фронтовой ветерок словно бы играл с выбеленными солнцем костями, золотом протезов, грязной военной рваниной и длинными лентами размотавшейся алюминиевой фольги.

– Вы своих трусов тоже так?
– спросил сержант-кондуктор.

– Нет, - ответил Кесс сквозь зубы.
– У нас все гуманнее.

– Не звезди, - миролюбиво заметил сержант-кондуктор.
– Это ваши висят. Мы их специально убирать не стали, с пропагандистскими целями.

– Может и наши, - не стал спорить Кесс.
– Какая теперь разница? Кому какое сейчас до этого дело?

– Ну а с другой стороны - вокруг такое твориться, а тут еще эти трусы со своей фольгой.

– Да. А тут еще эти трусы.

Бои на этих полях шли ожесточенные и Кесс в них участвовал лично. Именно здесь он потерял правую половину своего лица, где-то здесь он оставил свой глаз. Если бы не это ранение, полученное в самом начале первой фазы наступления, его, наверное, здесь бы и укокошили. Несколько раз эта земля переходила из рук в руки, а от квадратных тогда все шли и шли директивы на очередное наступление. В ожесточенных боях обе стороны быстро теряли технику и расходовали боеприпасы, а по тылам днями и ночами работала авиация, подвоза почти не было, и вскоре на полях сражений дело дошло до штыковых и рукопашных атак. Золотые штыки и ножи гнулись о золото протезов, суставы отлетали после слишком сильных ударов, рвались провода, трещала соединительная ткань, но люди, казалось, ничего не замечали. Они раз за разом поднимались по свистку и бежали навстречу друг другу с перекошенными злобой и болью лицами, а добежав они как бы сплетались в крепчайших объятиях, кромсали и рвали друг друга.

Все тогда держалось только на чае, который прямо на позиции сбрасывали транспортные самолеты. В итоге чай красноголовых оказался сильнее и синегубые отступили. После этих боев и началась затяжная позиционная война по всему местному фронту. Обе стороны уже не решались идти в наступление и перешли к активной обороне. Квадратные, конечно, продолжали слать свои приказы, но их просто некому было исполнять - отдельные части просто исчезли из списков, а остальные потеряли до семидесяти процентов личного состава. А тут еще эти трусы. Кто в такой ситуации будет думать о каких-то там трусах? Кто будет решать, как с ними лучше расправиться? Да и кто их будет просто ловить? Так - кто подвернулся под руку, того и прикончили с помощью подручных средств и материалов. Была бы рядом какая-нибудь река или хотя бы болото, то их, наверное, просто топили бы. Вот вам и все фронтовые эшафоты, вот вам и все мешки на головах. Марз всегда найдет - как расправиться с трусом. Афродизи ему в помощь. И Маммонэ над всеми ними.

– А что это на ваших нашло прошлой ночью?
– вдруг вспомнил Кесс.
– С чего это они решили прорывать нашу оборону?

– Да все этот проклятый чай, - кондуктор-сержант обильно сплюнул на пол и тщательно растер плевок сапогом.
– Я вот давно не нюхаю и до сих пор жив-здоров. И почти без золота - так пара пальцев на правой ноге и все.

"Дверью автобуса, наверное, прищемило, - с фронтовой злостью подумал Кесс.

– Или дверью какого-нибудь борделя".

– Осколок случайный, - продолжал сержант-кондуктор, - неожиданно прилетел прямо на остановку, представляешь? А фронтовых разве кто удержит от этого проклятого чая?

– Свежая поставка?

– Ага. Причем огромная - сразу за полгода. Эти полгода они или пухли, или на вашем чае сидели, а тут привалило, причем сразу. Ну, вот они и пошли. Прямо как были, как чай разгружали - без оружия, а многие и не одетые даже.

– Хотели поделиться с нами свежим чаем?

– Кто их теперь разберет?
– рассудительно заметил сержант-кондуктор.
– Фронтовиков этих. Ты вот сам фронтовик, а меня спрашиваешь.

– Правду ты сказал, кондуктор, - сквозь зубы заметил Кесс.
– Чистую и незамутненную правду. Ты только что изрек истину.

– А в чем она - истина?
– довольно захрюкал сержант-кондуктор, вскрывая жестянку с компотом.

– Я думаю - в чае.

– И наш чай лучше, - подвел черту сержант-кондуктор, прикладываясь к банке.
– Вот и вся истина. Вся, что ни на есть, до последней вафли.

Кесс не успел ничего сказать, так как вдруг раздался сильный шум работающих винтов и салон начал вибрировать крупной дрожью. А потом слева от автобуса завис штурмовой вертопрад с полным навесным боекомплектом. Он развернулся всеми своими ракетами к автобусу и некоторое время летел боком, поднимая винтами тучи пыли и каких-то ошметков. Кесс разглядел под вторым защитным колпаком лицо пилота в темных очках на половину лица и приложился ладонью к густо затонированному стеклу, стараясь привлечь его внимание. Пилот быстро заметил Кесса и показал ему на пальцах, на этом фронтовом языке мнимых глухонемых, которому все желающие выжить очень быстро выучиваются на любом фронте: "Дальше следовать не могу, возвращаюсь на базу". И сержант просигналил ему в ответ "Благодарю за поддержку". Пилот два раза кивнул очками и ветропрад свечой ушел в небо, а салон тут же перестал вибрировать и его прохладная гражданская тишина сразу вернулась обратно.

– Так вот как ты до остановки добрался, - сказал сержант-кондуктор, стряхивая с кителя капли компота.
– А еще подумал - как же это он смог уцелеть? А ты - вон как.

– А ты как думал, - довольно заметил Кесс.

И еще он тогда подумал - какие хорошие ребята эти летчики. Небесные летуны, летяги. Летчики всегда или полностью натуральные или их просто нет. Ведь бой у них длится какие-то секунды. Вот ты только что пил кофе и курил сигару, а потом - воздушная тревога и ты уже бежишь к своему вертопраду по смоченной весенним дождиком бетонке. Взлет, неудачный маневр, а через минуту тебя уже нет нигде. Или ты есть. Или-или. Правду говорят, что они летают прямо под парадизом. Чуть дал газу или потянул на себя ручку и ты уже там. И никаких тебе госпиталей, никаких протезов, никаких имплантов. Не то что мы - гребаная пехтура, подумал Кесс.

– Это правильно, что они улетели, - сержант-кондуктор снова припал губами к своему компоту.
– Дальше начинается мирная зона. Собьют сразу и запросы делать не станут.

– Не то что мы - гребаная пехтура, - вслед своим мыслям добавил Кесс.

– Говори за себя, - недовольно нахмурившись, сказал сержант-кондуктор.
– Мы - автобусники, народ особый.

Кесс подумал, что ему, наверное, попалась банка просроченного прогорклого капота и не стал продолжать этот разговор.

***

Постепенно дорога становилась все лучше и чище, на отдельных участках колеса автобуса цепляли уже и за настоящий гладкий асфальт, а количество разбитой техники быстро уменьшалось. Теперь это были главным образом тяжелые золотые танки с тусклыми красными драконами на башнях. Все танки были без видимых повреждений и стояли вдоль обеих обочин ровными колоннами по четыре машины в ряд, как на параде. Скорее всего, их оставили состоявшие из настоящих, стопроцентных трусов экипажи красноголовых в самом начале наступления, так тогда подумалось Кессу.