Прощайте, сожаления!
Шрифт:
Однако газету с корреспонденцией об СПК прочли в налоговой инспекции, и там появились вопросы к Пустоваловой: как же так, по документам "Глубковский" прибыли не приносит и вообще дышит на ладан, в связи с чем налогов не платит, а корреспонденту вы рассказали об успешной торговой деятельности? Перед Пустоваловой возникла пугающая перспектива налоговой проверки и потери её "чистой" работы, которую так трудно получить в хуторе, которой она так гордилась. Ошалев от страха, она явилась в редакцию и потребовала, чтобы Каморин признался в искажении её слов и чтобы газета опубликовала информацию об этом. Другой редактор в подобной ситуации защитил бы своего сотрудника, но только не Гузеева: та воспользовалась удобным случаем для объявления Каморину нового взыскания.
Уже привычно Каморин подготовил новое исковое заявление,
Каморину стало так тошно, что на пути из суда в редакцию он позвонил адвокату Александры в надежде хоть от него услышать что-то отрадное. Но Стаднюк меланхоличным тоном сообщил, что следствие окончено, Александре вчера было вручено обвинительное заключение, а её дело направлено в Центральный районный суд.
Каморин остановился как вкопанный. Тоскливое чувство невозвратной потери, сиротства внезапно охватило его. Во всём Ордатове и и даже во всём мире лишь одна Александра казалась ему родной душой. Безумная идея, которая до сих пор только смутно брезжила в его сознании, вдруг оформилась чётко: нужно идти к Гомазкову, назваться журналистом и потребовать её оправдания, угрожая в противном случае опубликовать историю о вымогательстве его людьми денег у фермера Чигирова - того самого героя публикации "Либеральной газеты", который из-за жестоких преследований перенёс несколько инсультов и недавно умер. Пусть это почти наверняка будет бесполезно, он хоть что-то сделает для Александры. В "Оржицкой нови" ему после этого уже точно не задержаться, но ведь всё равно его выгонят оттуда не сегодня-завтра...
Каморин развернулся и направился не в редакцию, а в противоложную сторону - ко въезду в Оржицы со стороны Ордатова: там на виду у всех проезжающих красовался нарядный коттедж Гомазкова. Уже издалека бросалось в глаза это жилище, похожее на дворянский особняк с мезонином: широкая лестница с балюстрадой вела к полукруглому портику с ионическими колоннами, довольно высоко вознесённому над землёй благодаря наличию цокольного этажа и увенчанному полукруглым балконом. Все окна были арочными, а то, что находилось за балюстрадой балкона, было двойным, и над ним возвышалась остроконечная мансардная крыша наподобие мезонина. Весь фасад был выдержан в белых и кремовых тонах, напоминая отчасти торт с глазурью. Хотя, как сообразил Каморин, имевший опыт представления в прессе архитектурных новинок, все балясины, перила, капители и другие будто бы лепные элементы декора на самом деле были выполнены из сравнительно недорогого пенополиуретана, всё-таки вид этого здания производил впечатление дразнящего, вызывающего богатства.
Каморин подошёл к калитке в кованом заборе и нажал кнопку звонка. После короткой трели из домофона раздался женский голос:
– Кто там?
– Я корреспондент местной газеты. Хотел бы встретиться с Валерием Яковлевичем.
– Его сейчас нет.
– Тогда я приду в субботу в это же время.
– По какому вопросу?
– Я хотел бы получить у него комментарий по одному судебному делу.
– Из какой вы газеты и как вас зовут?
– Я представлюсь ему при встрече.
– Он у себя дома никого не принимает, а с теми, кто не называет себя, не будет говорить даже по телефону.
Каморин молча отошёл от калитки, почти не сомневаясь в том, что Гомазков его всё-таки примет. Ведь сообщение о неизвестном посетителе должно возбудить его любопытство. Это же человек азартный, увлекающийся, судя по делам, которые проворачивает. Он должен загореться желанием увидеть того, кто посмел добиваться его аудиенции, и узнать, какой информацией владеет незнакомец и чего хочет. Конечно, после скандальной публикации в "Либеральной газете" Гомазков не станет встречаться с представителем столичного СМИ ни в каком случае. Разве что для посланца явного официоза он мог бы сделать исключение. Но в данном случае у Гомазкова нет оснований опасаться встречи с заезжим журналистом. Ясно, что никакой московский корреспондент не будет сидеть
три дня в Ордатове в ожидании встречи, да и не затеряться ему в городе, как иголке в стоге сена...36
Гомазков на самом деле был заинтригован известием о таинственном посетителе. Сначала оно только позабавило его, однако на следующее утро, когда он проснулся задолго перед рассветом и ещё в постели всё хорошенько обдумал, его охватило беспокойство. Это чувство затем не оставляло его в течение двух следующих дней. Занимаясь своими обычными рабочими делами, он чувствовал, что внутри него зреет тревога. И вызывали её, несомненно, мысли о субботнем визитёре. Кто знает, с чем пожалует этот тип? А что, если это мститель за оржицких фермеров с заточкой за пазухой? И всё-таки принять его нужно, иначе продлится нынешнее мучительное беспокойство. А на случай каких-то эксцессов уже приглашён судебный пристав Глазов, давний знакомый...
Об этом думал Гомазков, прохаживаясь субботним утром по просторной анфиладе второго этажа своего коттеджа, переходя из гостиной в столовую, далее в кабинет и спальню и затем в обратном направлении. Эти уютные пространства, выдержанные в одном стиле, плавно перетекали одно в другое. Всюду было тёплое, благородное дерево: потолочные балки, настенные панели, паркет, мебель - всё было изготовлено из массива дуба. В гостиной он задержался на несколько минут у камина, наблюдая за тем, как пылают и пышут жаром берёзовые поленья, медленно осыпаясь рдяными угольками... Весь этот старательно, любовно устроенный комфорт теперь вызывал у него сожаления, как перед потерей, расставанием. Дадут ли ему встретить здесь уже недалёкую старость?
Больше всего Гомазков боялся не мести в виде физического насилия со стороны отчаянного одиночки - по-настоящему страшила его опасность попасть в опалу у высшей власти. Такая возможность в принципе не исключалась после того, как в истории с оржицкими фермерами он столь неосторожно подставился, став героем публикации столичной газеты. Не явится ли к нему с требованием чистосердечного признания посланец неких властных структур, который уже несколько дней сидит в Ордатове для сбора компрометирующих материалов?
Менее всего он верил в то, что это был действительно журналист, особенно местный, поскольку знал, что он, заместитель председателя областного суда, ордатовской прессе не по зубам. Все издания региона влачили жалкое существование и зависели от бюждета. Даже немногие коммерческие газеты выживали в значительной мере за счёт грантов и заказных материалов, оплаченных из казны. Зачем кому-то из местных СМИ портить отношения с одим из столпов региональной власти?
Реальное значение Гомазкова определялось не его должностью. Формально подчиняясь председателю Ордатовского областного суда, фактически именно он руководил региональной судебной системой. Председатели были выходцами из других регионов и назначались с подачи Верховного Суда исходя из соображений политической конъюнктуры и обеспечения баланса интересов различных кланов внутри этого органа. Не зная местной специфики, эти ставленники центра в своей практической деятельности всецело полагались на уже сложившееся руководство судебных органов Ордатовской области, в котором самой видной фигурой был Гомазков.
Региональная судебная система приобрела в Ордатове статус настоящей третьей власти именно в те годы, когда Гомазков делал в ней свою карьеру. По мнению осведомлённых наблюдателей, эти два процесса были взаимосвязаны. В восемьдесят втором году, когда юный Гомазков решил по окончании средней школы стать юристом, суды и прокуратура были только вспомогательными механизмами партийного номенклатурного аппарата, который господствовал в стране. Советский строй обеспечивал юристам как послушным винтикам своей системы безбедную жизнь и престижный статус, поэтому конкурс для желающих учиться на юридических факультетах был в СССР всегда достаточно высок. Чтобы повысить свои шансы на получение специальности юриста, юноша Гомазков приехал из своего родного украинского городка Золотоноша в Ордатов, где местный университет открылся лишь незадолго до этого и привлекал ещё сравнительно немного абитуриентов. К тому же в Ордатове существовала следственная школа, также готовившая юристов.