Прощайте, сожаления!

По окончании университета Гомазков не вернулся в свой родной городок, а остался в Ордатове, где для молодого юриста было больше возможностей сделать карьеру. Немного поработав в адвокатуре, он стал судьёй Оржицкого районного суда. Благодаря своей способности всё схватывать на лету, особенно то, что требовалось для угождения начальству, и тогдашней установке на выдвижение в судебных органах молодых кадров он вскоре был назначен председателем Оржицкого районного суда. Затем с промежутками в несколько лет им были достигнуты следующие ступеньки карьерной лестницы: должность председателя Центрального районного суда Ордатова, а затем и заместителя председателя Ордатовского областного суда по гражданским делам. В знак признания его авторитета и заслуг перед судейским сообществом он был избран председателем областного совета судей.

Именно при Гомазкове региональная судебная система впервые проявила себя на политическом поле. Решениями местных судебных органов были один за другим отстранены от должности два избранных населением мэра Ордатова, которые оказались популистами и посмели вступить в острый конфликт с губернатором. Хотя это было сделано ради укрепления вертикали исполнительной власти, в выигрыше вместе с губернатором оказалась и региональная судебная система, также утвердившая свой властный статус. И если губернатор вместе со своим аппаратом вышел из недр советской номенклатуры, то местные правоохранители во главе с Гомазковым стали новой властью, которая не зависела от старого чиновничества и заставила его считаться с собой.

Ордатовское чиновничество сложилось за долгие годы господства в СССР партийной номенклатурной системы как сплочённая и практически закрытая каста. Доступ в неё отпрыскам номенклатурных чиновников давался почти автоматически, а чужаки могли попасть на сколько-нибудь престижные места с превеликим трудом, только за особые заслуги и дарования. В смутное горбачёвское время власть старого чиновничества в Ордатове не поколебалась. Ордатовские чиновничьи кланы благополучно пережили и перестройку, и распад СССР. Уже без оглядки на обком они прибирали к рукам различные активы. Последний советский мэр Ордатова, в прошлом председатель горисполкома, по выходе в конце девяностых в отставку вдруг оказался хозяином торгово-развлекательного центра в самом престижном месте города - про этот объект горожане ядовито говорили, что мэр его "намэрил".

Однако в процессе прибирания к рукам ценных активов ордатовской чиновничьей касте пришлось потесниться, уступив место высокопоставленным правоохранителям, значение которых в постсоветское время резко возросло. Хотя и в советское время местные судьи, прокуроры и высокие милицейские чины тоже формально относились к номенклатуре, но по отношению к областному партийному и советскому номенклатурному начальству они играли, в сущности, роль уважаемой обслуги. Эта ситуация в корне изменилась в годы карьерного восхождения Гомазкова. Тогда силовики стали участниками борьбы за обладание всевозможными активами наравне с чиновничьей элитой. Это выразилось в практике силовых "наездов" на предпринимателей, которая вдруг вошла в порядок вещей. В связи с чем в Ордатове начали поговаривать о том, что люди в погонах и судейских мантиях действуют в своих собственных корыстных интересах.

Прохаживаясь по анфиладе, Гомазков мысленно вёл разговор с воображаемым представителем неких высших сфер, который призовёт его к ответу. "Как смели вы терзать своими "наездами" добропорядочных предпринимателей?" - возмущённо спросит таинственный посетитель. На что был готов ответ: "Вовсе нет, с них лишь спрашивали за конкретные правонарушения. Вот извольте посмотреть досье".

Потому что на самом деле каждый местный предприниматель не вполне добропорядочен, а хоть в чём-то виноват. А уж те, за кого правоохранители брались всерьёз, совершили настоящие преступления. Как, например, Сергей Чермных, который завысил в разы стоимость строительных материалов, использованных для ремонта памятника павшим воинам Великой Отечественной в рамках исполнения бюджетного контракта. Этот мошенник избежал уголовного наказания только потому, что был убит возмущённым горожанином. А предпринимательница Петина сфабриковала подложные документы с целью завладеть имуществом покойного Чермных, за что предстала перед судом. Во всех подобных случаях правоохранители Ордатова защищали закон, невзирая на лица. Как и при отстранении от власти мэров Евдокимова и Лемзякова, посягнувших на авторитет губернатора. Тем самым, помимо всего прочего, была укреплена федеральная властная вертикаль.

После внушительных слов "федеральная властная вертикаль" таинственный гость должен был взять паузу и затем уже без прежнего ожесточения задать тот самый проклятый вопрос, которого Гомазков боялся больше всего: "Ну хорошо, а как вы объясните историю с оржицкими фермерами?"

Конечно, и на этот случай был готов простой ответ: имели место хозяйственные споры фермеров с предпринимателем Хныровым Николаем Георгиевичем. Вздорные деревенские мужики приватизировали землю совместно с Хныровым, убрали на ней урожай, а когда для них пришла пора выполнять свои обязательства по договорам, отказались и даже буянили. В связи с чем к ним принимались предусмотренные законом меры. Один из бузотёров оказался слабого здоровья, перенёс инсульты и помер. Дело обыкновенное, житейское. Ну а то, что этот Хныров приходится Гомазкову шурином, - чистая случайность. В принципе судья, как и любой гражданин, вправе иметь родственников, занимающихся бизнесом. К тому же Хныров и тем более сам Гомазков ни в чём не виноваты. Подобных поклёпов, которые возводятся на правоохранителей во всех регионах, - пруд пруди.

Однако Гомазков знал, что совершил грубый, непростительный промах, позволив, пусть опосредованно, связать своё имя с оржицкими фермерами, которые подверглись силовому прессингу. Он заблуждался, полагая, что находится в полной безопасности, поскольку контролирует все официальные каналы, по которым информация из региона поступает к высшей власти в Москву, и пребывая в уверенности в том, что на информацию, которая просачивается по другим каналам, московская власть не обращает внимания. Да, никакой немедленной реакции из столицы на порочащую его статью в "Либеральной газете" не последовало. Но отныне всякий раз, когда в "гугле" или "яндексе" набирается фамилия "Гомазков", выскакивает эта гнусная статейка. И рано или поздно она сделает своё чёрное дело: непоправимо, навсегда испортит его репутацию...

Гомазков вздохнул и подошёл к настенному зеркалу в стиле барокко, чтобы проверить, насколько переживания последних дней отразились на его внешности. Из серебристого стекла в резной позолоченной раме на него глянул всё тот же импозантный господин, каким он себя знал: плотный, ещё довольно моложавый, с едва наметившимся вторым подбородком и слегка отступившей над выпуклым лбом шевелюрой цвета "чёрного перца с солью", как говорят французы. Вот только прибавилось как будто морщинок вокруг его серо-голубых глаз, а под ними залегли тёмные тени... Ах, чёрт! Этот проклятый посетитель изрядно потрепал нервы ещё до своего появления!..

Когда подошёл обеденный час, Гомазков без аппетита, как бы по принуждению поковырялся в тарелках с едой, приготовленной заботливой супругой, немного посмотрел телевизор и наконец дождался: ровно в три часа в двери прозвенел звонок. Через минуту раздался сигнал мобильного телефона, и голос пристава Глазова произнёс из аппарата:

– Валерий Яковлевич, явился посетитель, некий Каморин. Проводить его к вам?

– Да, в кабинет.

Звонок Глазова означал, что посетитель досмотрен и оружия при нём не обнаружено. Но всё-таки в течение всего приёма незнакомца пристав будет на всякий случай неотлучно находиться возле двери кабинета. Это было вместе со старым приятелем оговорено заранее.

Открылась дверь кабинета, и на пороге появились незнакомый Гомазкову человек, невысокий, довольно щуплый, а за его спиной - массивная фигура пристава Глазова. Гомазков кивнул Глазову, и тот сразу отступил за дверь и закрыл её. Незнакомец нерешительно сделал шаг вперёд и пробормотал:

– Здравствуйте...

Гомазков почувствовал досаду и одновременно облегчение. Всё в облике незнакомца - невысокий рост, робкий взгляд за стёклами очков, одутловатое лицо гипертоника, наполовину седые, взлохмаченные волосы - свидетельствовало о его незначительности. Это был почти старик, притом явно проведший всю жизнь на третьестепенных ролях, в подчинении у хозяев жизни, к числу которых Гомазков относил себя. Ему вспомнились слова из "Ревизора": "Фитюльку, тряпку принял за важного человека!"

– Чем могу служить?
– спросил Гомазков не без иронии.

– Я журналист, моя фамилия Каморин...
– начал посетитель.

– Ваше удостоверение!
– перебил его Гомазков.

Каморин достал и положил перед судьёй серую корочку. Тот раскрыл её, на миг замер, вчитываясь, затем брезгливо бросил на стол и спросил со зловещим спокойствием:

– Ну и что же нужно районной газете от заместителя председателя областного суда в его доме, в выходной день?

– Я, собственно, не от районной газеты, я сам от себя, но это и в ваших интересах тоже, - путано, волнуясь, начал объяснять Каморин.
– Я, видите ли, пишу о фермерах и наткнулся на историю фермера Чигирова, который недавно умер...