Прошедшие войны

Словом, нелегок был этот жалкий кусок хлеба. Всякие непредвиденные трудности возникали перед молодой женщиной почти каждый день.

Как раз в тот день, когда Баки-Хаджи и Цанка уходили в Нуй-Чо, Кесирт со своими напарницами направлялась в Грозный, на базар.

Наняли они телегу с извозчиком, нагрузили на нее закупленный товар. Везли в город сыр из бараньего молока, козлиное молоко, говяжье масло и сметану, творог, высушенные бараньи курдюки, мешок белой и мешок красной фасоли, четыре мешка кукурузной муки, полмешка цу, [60] бочонок меда и вета, [61] прошлогодние яблоки и дикие груши, мешок грецких орехов, а сверху всего этого добра со связанными ногами восседали штук тридцать кур, пять важных индеек и дурная, недовольная всем происходящим, длинношеяя гусыня. Сами торговки шли рядом с телегой пешком, неся на плечах по корзине с сотней яиц в каждой.

60

Цу (чеч.) — сильно обжаренная кукурузная мука.

61

Вет (чеч.) — обжаренные семена льна.

Чтобы дойти из Махкеты до Грозного, надо было проехать Шали, затем пересечь большую горную речку Аргун, а там и до города рукой подать.

В то время через Аргун было два моста: один у селения Атачи — Соип-молли тъей, [62] и другой возле селения Юстрада. Путь через мосты был сопряжен с лишним десятком километров и, что более важно, милицейскими кордонами, собирающими мзду с проезжающих. Поэтому народ в основном ходил в город и обратно напрямую через брод между селениями Белгатой и Чечен-аул.

62

Соип-молли тъей — мост муллы Соипа, одного из духовных лидеров чеченского народа, расстрелянного большевиками в 1924 году за антисоветскую агитацию.

В тот день далеко за полдень они доползли до поймы Аргуна. Яркое не по-весеннему солнце жарило, уморило путников. Еще издалека послышался рев реки. Извозчик — беззубый старик с редкой поседевшей бородкой, сидевший поверх всего добра, со своего места первым увидел разошедшую вширь реку. Ничего не говоря, он только лениво указал плеткой в сторону Аргуна, что-то недовольно мотнул головой и сплюнул под ноги вспотевшей клячи.

Вслух и в душе проклиная свою незавидную судьбу и строптивую реку, маленький обоз по наклонной быстро дошел до русла реки. Здесь уже стояло несколько телег, нагруженных различным товаром.

Усталые женщины побросали свои корзины и разбежались по кустам, затем по одной выползли к реке, мыли в мутной холодной воле лица, руки, ноги. От одного грозного вида и рычащего звука горной реки дух захватывало.

День был жарким, душным. Из-за густого марева пропали из вида горы, слилась линия горизонта.

В отличие от гор, здесь на равнине уже все давно цвело, все стало зеленым, юным, чистым. Широкая пойма Аргуна, поросшая густыми кустарниками и небольшими деревьями, звенела от птичьего пения, в свадебном ликовании их переливчатые мелодии перекрывали шум реки.

Сели обедать; как у всех торгашей в пути, еда была скудной, сухой. Кесирт принесла в небольшом ведерке речной воды. Не дав жидкости отстояться, жадно пили холодную, мутную воду.

Как только сели, начались шутки, смех, женские выкрики и визг.

Подошло несколько мужчин с других подвод.

— День добрый — бабы! Приятного аппетита, — хором сказали они.

— И вы живите в добре и в здравии, — отвечала за всех старшая. — Садитесь, вместе перекусим.

При появлении мужчин все женщины привстали в знак уважения.

— Спасибо, спасибо. Ради Бога, садитесь и кушайте, а мы только что поели.

Трапеза продолжалась под взгляды мужчин.

В это время к месту скопления людей у брода подъехала еще одна подвода, нагруженная дровами. С нее соскочил коренастый широкоплечий мужчина по имени Батык из селения Белготой. Он славился в округе своей привольной жизнью! От него всегда за версту несло самогонным перегаром, во рту всегда торчала дешевая самокрутка. О нем ходила дурная молва — был он человеком в расцвете сил, слабодумающим, грязно живущим. Иногда он зарабатывал себе на табак и водку извозом дров. Жена у него каждый год плодилась, однако Батык не знал, сколько точно у него детей, и это его мало интересовало.

С тех пор как он увидел Кесирт — все его узкое воображение замкнулось на ней. С ума она его сводила. С делом и без дела он старался подойти к ней, заговорить, тупо подшутить, а при возможности как бы нечаянно дотронуться до ее соблазнительных конечностей.

Чувствуя его неровное к себе отношение, Кесирт всячески сторонилась этого идиота, и его вечно грязный, обросший вид с блестящими блошиными личинками даже в бороде приводил ее в отвращение.

— Салам аллейкум, — крикнул Батык, протягивая мужчинам руку.

— Во-аллейкум салам, — хором ответили те.

— Приятного аппетита, женщины, — сказал Батык, глядя только на Кесирт.

— Да сохранит и тебя Бог, — отвечали женщины, — садись перекуси с нами.

— Спасибо, спасибо, — отвечал громким развязным голосом Батык.

Его карие глаза от солнца сощурились, блестели.

— Нет мужиков на этих баб, — продолжал он, — ходят, как цыганки бесхозные. Нет чтобы замуж выходить.

— Слушай, Батык, возьми меня, — крикнула с переполненным от еды ртом самая старая из женщин.

— Да кому ты нужна — старая. Такая, как ты, ворчливая дура у меня дома на шее сидит.

— Сам ты старый пень. Будь я в три раза моложе, и то за тебя не пошла, — пытаясь скрыть злость, с надрывным смехом продолжала старуха.

— Да будет тебе ворчать, старая, — примирительно замычал Батык, — ты лучше поговори, чтобы Кесирт за меня вышла. Мужчина я что надо. Силы много… На руках носить буду, горя знать не будет. А то так с вами и состарится в дороге.

Кесирт еще ниже опустила голову, даже шея ее стала красной, кусок еды в горле застрял.

— А что, нет вопросов, — вдруг вмешался один из мужчин, со скрытой издевательской улыбкой. — Если переплывешь туда и обратно — Кесирт твоя.

Все хором засмеялись.

— А что вы смеетесь — думаете не переплыву, — загорячился Батык. — Могу поспорить с любым… Только Кесирт тогда будет моя.

— Нечего мной торговать, — воскликнула девушка.

— Да замолчи, не шуми, — шепотом успокаивали ее женщины, — давай подшутим маленько.

— Так что вы умолкли? — продолжал кричать разгоряченный Батык.

Он уперся здоровенными кулачищами в бока, упрямо согнул бычью шею. Красные прожилки от вечного пьянства на его носу и щеках стали еще пунцовее. Исподлобья тупо смотрел он на окружающих.

— Батык, я даю слово, — вдруг крикнула оскорбленная старуха, — если ты переплывешь Аргун туда и обратно вместе с корзиной яиц Кесирт, то она твоя.

— Ты отвечаешь? — придвинулся к ней Батык.

— Все свидетели. Даю слово.

— Вы что все, с ума сошли? — завопила Кесирт. — Что вы болтаете?