Прошедшие войны

Оскорбился Цанка, насупился, больше ничего не говорил. Всю дорогу кусал губы, сжимал кулаки.

В отличие от предыдущих дней, этот день выдался пасмурным, ненастным. Еще на закате предыдущего дня на Западе сгустились тучи, за ночь они окутали все небо, принося с собой мелкий непрерывный дождь и холод.

Из-за резкого изменения погоды мир застыл, замер под натиском северных ветров. Молодая листва на деревьях обмякла, ярко-белые цветки вишни обильно осыпались, покрыв набухшую от дождя почву пышным ковром. Везде образовались лужи, жирная слякоть прилипала к ногам. Где-то рядом истошно каркала ворона. Не обращая никакого внимания на прохожих, за облезлой сукой пронеслась свора озабоченных собак. Со всех конов Чечни с утра к базару тянулись груженые подводы, создавались частые заторы. Ржали лошади, кричали люди, в стороне от дороги, напрягаясь от страха и одиночества, вопил чумазый босоногий ребенок. Из-за развязавшейся на груди порванной рубашонки был виден его впалый чумазый животик с вывороченным пупочком, который ходил вверх-вниз после каждого вопля.

— Посторонись, посторонись, — кричал крупный бородатый мужчина, сидя на телеге.

— Куда ты прешь? Что, слепой что ли? — отвечали ему.

— Беги сюда, сюда, иди быстрее. Я здесь нам место забил, — вопил истошно женский голос.

— Убери своего осла! Олух несчастный.

— Сам ты осел, и отец твой был ослом.

— Что ты сказал, холуй несчастный? Повтори.

— Хватит шуметь. Пока вы будете ругаться, все бойкие места разберут.

— Ведь правильный закон был у наших предков, до обеда на базар коротышек вроде тебя не пускать, чтобы скандалов не было.

— Сам ты коротышка — жердь навозная.

— Всем пройти санитарный контроль, — писклявым голосом кричала русская женщина в испачканном белом халате, накинутом поверх длинного ватника.

В стороне на возвышенности стоял важный базарный милиционер, он озабоченно подсчитывал свой дневной доход и мучился, не зная, какую долю отстегнуть сегодня начальству. Долго подсчитывал и наконец решил, что учитывая ненастный день — торговля якобы будет не бойкой, значит и доход малый, да к тому же и ему стоять в ненастье — одно мучение, лишнюю бутылочку оприходовать придется. Конечно, все это достается бесплатно, но тем не менее клянчить приходится. Главное — чтоб совесть была чиста — поделилось справедливо, как всегда.

У входа базарных ворот образовался общий плотный поток. Ноги тяжело поднимались в образовавшейся жижице, скользили, однако упасть не было возможности, люди плотно напирали друг на друга.

Боясь потерять револьвер, прижимая его одной рукой, другой защищая свои тонкие бока, Цанка, проклиная весь базар и базарных людей, безучастно несся в общей куче. В это время, то ли случайно, то ли нет, рядом с ним оказалась одна из старух-партнерш Кесирт. Она локтем грубо толкнула юношу. Цанка посмотрел вниз.

— Ты хочешь найти этого подонка — Батыка? — вдруг заговорщицки прошипела она.

Цанка ничего не ответил, он еле соображал.

— Он каждый день с утра у пивнушки… Посмотри направо. Видишь, там бордовая крыша?.. Мне из-за толпы не видно… Он там с такими же пьяницами… Дать ему надо хорошенько, пока все деньги не пропил… Ты, видно, смелый и сильный парень, ты бы с ним быстро разделался… Просто Кесирт жалко… Пристает он к ней, домогается, не дай Бог, что еще гнуснее выдумает, если сейчас не наказать… Она ведь беззащитная, молодая и красивая… Пропадает несчастная…

Цанка ничего не ответил, шел он по-прежнему в створ ворот базара, повинуясь толпе, голова его обернулась в сторону указанной бордовой крыши. Затем он стал искать в толпе Кесирт — она растворилась где-то впереди, в пестрой массе.

Какие-то неосознанные чувства появились в его голове. Рука, поддерживающая поверх одежды револьвер, машинально полезла за пазуху, ощутила металлическую твердость оружия, придала ему решимость и даже уверенность. Он понял, что должен защитить Кесирт, восстановить справедливость, наказать подонка. От этих мыслей кровь заиграла в молодом теле, глаза его заблестели, забегали.

Действуя нахально локтями, он пробил себе проход, оказался между базарными рядами. Еще раз окинув взглядом толпу суетящихся, озабоченных предстоящей торговлей людей, поискав глазами Кесирт, он, расталкивая окружающих, двинулся к стоящему в стороне от базара невзрачному зданию с бордовой крышей, с обвалившимся кирпичом.

Какое-то чувство надменности и жалости ко всем торгашам возникло в его душе. Ему стало их жаль. «Это мелкий народ, — думал он, — разве эта трехгрошовая масса, торгующая всем и вся, даже своим телом, сможет постоять за себя и тем более за какую-то незнакомую женщину. А я смогу, я должен, я обязан… В крайнем случае я пристрелю эту грязную свинью… Мне за это даже спасибо скажут».

— Цанка, Цанка — ты куда? — неожиданно он услышал милый голос Кесирт.

Юноша остановился, обернулся. Через торговый ряд кричала Кесирт.

— Подожди! Постой!

Она бойко перепрыгнула через какие-то тряпки, оставляя на них маленькие шмотки грязи.

— Куда лезешь, дрянь поганая! — крикнула хозяйка тряпок.

— Чего кричишь? Ничего с ними не случилось, — в тон ей на ходу ответила Кесирт.

Та продолжала поносить молодую попрыгунью.

— Что она разбушевалась так, что ей надо? — возмутился Цанка, желая сделать движение в сторону ворчащей торговки.

— Успокойся, — нежно сказала Кесирт, мягко дергая юношу в другую сторону. — Если по каждому такому эпизоду устраивать выяснение, то здесь не базар, а общая свара будет… Иди сюда. Она отвела Цанка в сторону от людского потока. Стоя прямо перед ним, спросила:

— Ты куда это направился?

Цанка замялся, не зная, что сказать и в то же время он хотел, чтобы Кесирт знала, куда он идет и что он скоро сделает.

— Иду посмотреть коня, — в последний момент схитрил он. — Так это не сюда, а в другую сторону… Что-то ты бледный какой-то стал — что с тобой? — глядя прямо в глаза, спросила она.

— Ничего, ничего, а что случилось?

— Что-то с тобой творится. На лице написано, — не унималась Кесирт.

В это время кто-то из проходивших мимо ткнул грубо в спину Кесирт нагруженным мешком. Она потеряла равновесие, и уткнулась всем телом в худую грудь Цанка. В свою очередь юноша машинально обхватил мягкие руки девушки поверх локтей, пытаясь поддержать ее. Через мгновение они разошлись. Однако Цанка почувствовал упругость ее грудей, силу давно манящего женского тела, прерывистое дыхание и такую близость бесстыже-пухлых алых губ. Ему показалось, что она чуть сильнее, чем следовало, обняла его, чуть дольше задержалась в его объятиях.

Волна неописуемых чувств прокатилась по его телу, дернулся юный нерв, краска залила лицо, загорелись уши.

Кесирт снизу вверх в упор смотрела прямо в его посиневшие от пасмурного неба наивные глаза, видимо, читала его мысли и чувства, смеялась, показывая белоснежный ряд маленьких ровных зубиков и здоровые алые десны. Она тоже разрумянилась. Казалось, что этот пунцовый цвет вытекает из ее маленьких ямочек, образующихся на смуглых щеках во время ее соблазнительной улыбки.

— Давай пойдем вместе. Я покажу дорогу, — сказала она, не переставая улыбаться.