Противостояние [= Армагеддон]. Книга первая

— Стьюарт Редмен. Не обращайте внимания на карабин. Я не собираюсь пользоваться им. Да и повода у меня не было: вы — первый человек, кого я встретил.

— Вам нравится икра?

— Никогда не пробовал.

— Тогда пришло время попробовать. А если она вам не понравится, здесь найдется множество других вещей. Коджак, не прыгай! Я знаю, что происходит сейчас в твоей дурной голове — я читаю в ней, как в раскрытой книге, — но контролируй себя. Всегда помни, Коджак, что контроль позволяет разделять инстинкты на высшие и низшие. Контроль!

На лице собаки, без преувеличения, расплылась улыбка, и Коджак радостно заскакал вокруг своего хозяина. Улыбающаяся собака понравилась Стью гораздо больше, чем рычащая и лающая. Непохоже, чтобы Коджак собирался кусаться.

— Разрешите пригласить вас перекусить, — сказал Бейтман. — За последнюю неделю вы — первый человек, которого я встретил. Так как, принимаете мое приглашение?

— Да, и с благодарностью.

— Южанин, а?

— Восточный Техас.

— Ошибся. Вы с востока.

Они зашли в заросли кустов, где Стью увидел расстеленную прямо на траве скатерть, уставленную всевозможными деликатесами. Проследив его изумленный взгляд, Бейтман пояснил:

— Все это я нашел в подвалах баптистской церкви в Вудсвилле. Не думаю, что баптисты обнаружат пропажу. Все они уже давно отправились к праотцам. Коджак, не наступай на скатерть! Контроль, прежде всего — контроль, помни об этом, Коджак. Как вы посмотрите, чтобы умыться, мистер Редмен?

— Просто Стью.

— Договорились.

Они спустились к ручью, и Стью с наслаждением умылся холодной чистой водой. Он почувствовал себя на вершине блаженства. Встреча этого милого человека в таком приятном месте — несомненно, доброе предзнаменование. Рядом, радостно взлаивая, плескался Коджак. Стью почувствовал, что теперь все должно быть в порядке. Обязательно в порядке.

Икра не вызвала у Стью восторга — она напоминала на вкус рыбу, но у Бейтмана кроме икры был сыр, салями, две банки сардин, консервированные яблоки и несколько плиток шоколада. Стью они особенно пришлись по душе, и он в одиночку умял почти все. Не отказывался он и от остального.

Во время еды Бейтман рассказал Стью, что работал профессором социологии в Вудствудском колледже. Вудсвуд, рассказывал он, был маленьким городком («известным своим колледжем и четырьмя бензоколонками», говорил он Стью) в шести милях отсюда. Жена его вот уже десять лет как покинула этот мир. Детей у них не было. Коллеги были к нему не слишком внимательны, говорил он, и поэтому его мучило одиночество.

— Они почему-то считали меня лунатиком, — рассказывал он. — Хотя даже если они были правы, не это имело значение в наших отношениях.

Эпидемию он воспринял без удивления, хотя был уверен, что не заболеет.

Предлагая Стью на десерт яблочный бисквит на бумажной тарелке, он вздохнул:

— К сожалению, я плохой художник. Но все же я сказал себе, что этим летом вряд ли найдется во всей стране лучший пейзажист, чем Глендон Пиквод Бейтман. Одна из попыток самоутвердиться в собственных глазах.

— Колджак и раньше принадлежал вам?

— Неит, он попал ко мне случайно. Он, несомненно, жил у кого-то в городе. Мне случалось его видеть, но я не знал ни как его зовут, ни кто его хозяин. По капризу судьбы мне пришлось переименовать его. Похоже, он не возражал. Простите, Стью, я на минутку отлучусь.

Он зашагал по склону вниз, и до Стью донесся плеск воды. Вернулся Бейтман быстро, неся в каждой руке по бутылке пива.

— Кажется, его пьют одновременно с едой. А я, глупец, забыл.

— После еды оно тоже идет недурно, — заметил Стью, — заметил Стью. — Спасибо.

Бейтман наполнил кружки.

— За нас, Стью. Может быть, мы еще будем счастливы.

— Аминь.

Никогда еще Стью не пил пиво с таким удовольствием, как в это раз. И никогда, наверное, не будет.

— Вы не очень-то разговорчивы, — сказал Бейтман. — Я не раздражаю вас своей болтовней?

— Нет, — ответил Стью.

— Я был предубежден против мира, и мне не стыдно в этом сознаться. В последнюю четверть двадцатого века наша планета приобрела очарование восьмидесятилетнего старика, умирающего от рака. В конце пятнадцатого века на земле царили эпидемии. Бурбонная чума — черная смерть — выкосила в конце четырнадцатого века пол-Европы. Коклюш в семнадцатом веке и инфлюэнца в конце девятнадцатого. Мы свыклись с возможностью эпидемий, разве не так? — и про каждую из них можно сказать, сто СТО ЛЕТ НАЗАД ЕЕ И В ПОМИНЕ НЕ БЫЛО. В конце каждого столетия религиозные маньяки доказывали с помощью цифр и фактов, что, наконец, близится Армагеддон. Такие люди есть, безусловно, во все времена, но к концу столетия их число растет… а многие люди начинают относиться к их предсказаниям серьезно. Появляются призраки Хана Аттила, Джек Потрошитель, Лиззи Борден. В мое время — Чарльз Мэнсон, Ричард Спек, Тед Банди. Я не раз пытался доказать моим коллегам, что в будущее нужно смотреть с оптимизмом, что мы тратим время на поиски несуществующего врага, вопреки логике и здравому смыслу. — Бейтман помолчал, задумавшись. — И все же лучшее еще впереди. Вот что я думаю обо всем происходящем. Еще пива?

Стью подставил кружку, думая над словами Бейтмана.

— Это действительно не конец, — сказал он. — Мне кажется, вы правы. Это только… антракт.

— Весьма метко сказано. Хорошо сказано. Если вы не возражаете, я вернусь к моей картине.

— Как угодно?

— Вы видели еще собак? — спросил Бейтман, указывая на лежащего рядом Коджака.

— Нет.

— Я тоже нет. Вы — единственный человек, которого я встретил, а Коджак — единственная собака.

— Если выжил он, значит, есть и другие.

— Звучит безапелляционно, но ненаучно, — пошутил Бейтман. — К какому типу американцев относитесь вы? Покажите мне еще одну собаку — желательно суку — и я соглашусь с вашим тезисом, что где-нибудь есть третья. Но не стоит, показывая на одну, утверждать, что существуют другие.

— Я видел коров, — задумчиво пробормотал Стью.

— Коров, да, и оленей. А вот все лошади умерли.

— Кажется, вы правы, — согласился Стью. Он действительно встретил несколько дохлых лошадей. — И почему же так происходит?

— Не имею представления. Все мы не раз болели респираторными заболеваниями, а эта болезнь, несомненно, носит респираторный характер. Но думаю, что дело не только в этом. Заболевают люди, собаки и лошади. Коровы и олени — нет. А крысы на время исчезают, но скорор, видимо появятся снова. Повсюду кошки, полчища кошек, и еще, как я успел заметить, насекомые прекрасно себя чувствуют — москиты, мухи, пчелы. Все это не укладывается в логические рамки. Это безумие.

— Пожалуй, — кивнул Стью и сделал глоток. В голове приятно зашумело.