Противостояние I
Шрифт:
— Пойду вино открою. Приходи в зал, когда будешь готова.
***
Вышла в зал, остановилась в дверях. Саша уже всё приготовил. На столе две открытые бутылки. Одна пол-литровая, бесцветного стекла, с пёстрой этикеткой. Эта бутылка начатая. В ней янтарного цвета напиток. Как потом выяснилось — очень ароматный портвейн. Вторая бутылка какого-то тёмного стекла. Кажется, зелёного. В ней тёмно-красное Бордо десятилетней выдержки. Как Сашка сказал — коллекционное вино. Врёт, наверное, но вино и в самом деле хорошее. Ароматное и вкусное.
Сам Сашка возится возле телевизора. Переключает каналы туда сюда. Оглянулся на неё, облетел взглядом и снова к телевизору отвернулся. Сказал громко:
— Устраивайся, где тебе удобно. Я сейчас!
Нашёл какой-то
Сашка из прихожей вернулся с телефоном. Он у них на длинном шнуре. Бормочет: «Мне позвонить могут...», — и телефон на стол ставит. Потом взглянул на неё и спрашивает: «Выбрала уже, какое вино будешь?»
— А ты какое?
— Сухое, — и повторил. — Могут позвонить. Нужно, чтобы голова светлой оставалась.
— А кто позвонит?
— Брежнев или Андронов.
— Всё шутишь?
— Угу, шучу. Так какого тебе?
— Давай тоже сухого. Молдавское или грузинское?
— Нет, ни то, ни другое. Французское. Бордо десятилетней выдержки. Пей осторожно, оно хоть и сухое, но довольно крепкое...
— Где достал?
— Тёте Марине из Москвы друзья целый ящик прислали.
Она подошла к столу и наблюдала за тем, как он вино в бокалы наливает. Потом подал ей один, сам второй взял, и они чокнулись. Отпила глоточек. Действительно, не грузинское и не молдавское. Очень вкусное вино. Саша ещё один глоток отпил, а сам от неё взгляда не отводит. Хотел что-то сказать ей, но не успел, потому что на столе, совсем рядом с ними, длинно и тревожно зазвенел телефон! Междугородняя!
***
Сашка вскочил с дивана, трубку снял и важно так говорит:
— Да, Кузнецов! С кем разговариваю? — а сам на экран телевизора смотрит. Она тоже туда посмотрела и усмехнулась. Оказывается, там уже не так пусто, как вначале было. Знакомые всему миру брови! Леонид Ильич собственной персоной! Оказывается это его кабинет телевизионщики зачем-то показывают. Сидит он в большом кресле за столом, возле уха трубку белого телефона держит, и губы его беззвучно шевелятся. Она на Сашу взгляд перевела, а он, оказывается, на неё пристально смотрит. Немножко смутил он её этим взглядом. Отвернулась она к окну, а тут Саша начал говорить:
— Нет, позвать не могу, но передам, — потом помолчал и пожал плечами. — Не знаю... Она же женщина. Они просто так из дома не выходят. Им нужно сначала одеться в походящую случаю одежду, причесаться, может, маникюр сделать, макияж там какой-нибудь... — снова замолчал, слушает собеседника. Полное ощущение, что он действительно с Брежневым разговаривает, потому что когда у Брежнева губы шевелятся, Саша молчит. И наоборот. Тут Саша снова рот открывает, оглянулся на неё через плечо и говорит:
— Через полтора часа примерно мы сможем быть у вас...
— Нет, только вы и Юрий Владимирович! С другими она встречаться не станет...
Он помолчал ещё, потом насупился и сердито отвечает собеседнику:
— Ответственность за это лежит целиком на вашей стороне! Марина Михайловна предупреждала вас о последствиях нарушения договорённостей? Предупреждала! Что вас не устраивает? То, что мы вслед за вами перестали их соблюдать? Себя в этом вините! Наш договор именно вы начали нарушать! А с сегодняшнего дня ситуация ещё больше осложнилась, потому что нам стало известно о разговоре Смыслова в Генштабе. Ну, вы должны быть в курсе: о выделении нескольких офицеров — разведчиков для организации кровавой провокации в Загорске. Не в курсе?...
Он замолчал. Насупившись послушал своего собеседника, потом скривился, как от кислого, и сердито ответил:
— Да плевать мне на ваши тайны! Захочу, и завтра же здесь, в Иркутске, телевизионную передачу о Смыслове
и о его делишках в 30-х и 40-х годах организую! С фотографиями, с магнитофонными записями и документами из архивов. В большинстве своём наши сограждане считают самыми кровавыми тиранами советской истории Ежова и Берию, а мои знакомые моментально докажут всем, что большая часть народа была репрессирована именно такими вот негодяями, как ваш Смыслов, или же с их доносов. Они-то и были самыми кровавыми и беспринципными тварями! Вы лучше не злите меня, мой вам совет, если не хотите массовые беспорядки в Сибири получить! Учтите, Марины Михайловны со мною рядом нет. Успокаивать меня и контролировать мои действия пока что некому! И ещё одно учтите: мы с Мариной Михайловной почувствовали исходящую от вас угрозу. А это очень опасно — угрожать нам. Смертельно опасно! Вы ещё дышите только потому, что нам ваша смерть пока что не нужна! Помните об этом и не забывайте. Как только найдём подходящую замену...Замолчал, постоял с каменным лицом, послушал и выдохнул. Проворчал в трубку:
— Ладно, остановимся на этом. Марина Михайловна знает о моём отношении к вам ко всем, поэтому просила долго с вами не разговаривать. С нею будете договариваться...
Разговор на этом не завершился. Саша ещё довольно долго стоял, слушал своего собеседника и хмурился, потом вздохнул и спокойно ответил:
— Нет, без меня Марина Михайловна с вами встречаться не станет. Я уже говорил: мы вам больше не доверяем. У нас сложилось впечатление, что вы все там люди бесчестные. Не только ваш Смыслов... — помолчал недолго, отодвинув от уха трубку, из которой доносилось возбуждённое кваканье, потом поморщился и говорит. — Не орите! На меня это не действует! Если не хотите, чтобы я при встрече присутствовал, то я даю Марине Михайловне отбой. Пусть дальше загорает, купается и общается с приятными людьми. Ей это гораздо больше нравится, чем в резиновых сапогах по стройкам мотаться и ругаться с прорабами. Короче, выбирайте — или со мной, или никак...
— Успокойтесь и прекращайте орать. Я же говорю: на меня это не действует. Вы нам с нею никто! Если вы до сих пор ещё не поняли, что вокруг вас происходит, и с кем вам довелось столкнуться в нашем лице, то мне вас искренне жаль. Хочу напоследок предупредить... — он помолчал пару секунд, выслушал какой-то вопрос от своего собеседника и кивнул. — Да, именно об этом! Так вот: мы в курсе, что вчера поздно вечером у вас состоялась встреча с неким Сергеем Сергеевичем Ивановым. Именно из-за тех слов, которые были вами сказаны, вы и лишились остатков доверия с нашей стороны. Сразу скажу, что, скорее всего, вы лишились не только этого, но и столь мощного и удобного союзника, как этот Иванов и стоящая за ним организация. Я знаю, как он был настроен после разговора с вами, и о чём он будет говорить со своими товарищами. В конце концов, они служат не вам лично. Он убеждён, что ваша теперешняя позиция по отношению ко мне и к Марине Михайловне противоречит этим интересам и ведёт страну в хаос. Скорее всего, вы потеряли возможность как-то связаться с ними навсегда, потому что они перейдут в режим автономной работы. С чем вас и поздравляю!
Она взглянула на экран телевизора. Там Брежнев сидит, курит сигарету, хмурится, но сам трубку от уха не отводит. Оба они молчат — и Саша, и он. Она уже поняла, что Саша каким-то чудесным образом действительно с самим Брежневым разговаривал и даже на равных ругался с ним. Почему-то это её не очень и удивило.
Загадочный он парень! Вспомнить хотя бы тот его фокус с камнем, который он на даче у Веры показал. Не фокус это был, а что-то гораздо более серьёзное. Она в тот день вечером, когда домой от Саши вернулась, с родителями за ужином разговаривала, рассказала о нём и о его фокусах, и папа объяснил ей, как он это проделал. Сказал, что она просто не заметила, как он к камню чёрную шёлковую нить приклеил, которая другим своим концом на его одежде закреплена была. Этот, мол, фокус известный. Говорит, не напрасно он попросил убрать со стола свечи. Если бы они оставались на столе, вы бы все, говорит, эту нитку отчётливо увидели.