Провокатор

Правда, пессимисты утверждают, что в иных мирах отсутствует воздух с кислородной начинкой, необходимой для наших изношенных легких. Плохо представляют пессимисты человека - особенно нашего, воспитанного в духе активного гражданина, духовно богатой, нравственно благородной личности. Если такому межгалактическому бойцу выдадут лопату и приказ сажать, но не дышать, то с полной уверенностью можно сказать: приказ Родины будет выполнен.

Моя жена О. Александрова вторую неделю лежит, отвернувшись к стене. Она что-то там увидела. Что?

– Я иду в театр, - говорю.
– Меня пригласили для разговора.

Молчание.

– Ты бы поела, - говорю.

– Я приготовил суп "Весенний" с фасолью.

Молчание.

– Я пошел, - говорю.

Молчание.

И я ухожу - и вправду иду в театр. Там прочитали мою пьесу "Генеральная репетиция осенью 1937 года". К моему удивлению, меня встречают радостно и приветливо:

– Дорогой! Прочитал! Получил массу впечатления! Заряд впечатлений! Тебя хлопают по плечу, щипают за локоток, толкают в шею.
– Но, голубчик, ты пойми правильно: время!

Ты не понимаешь.

Тебе объясняют, что время нынче смутное, непредсказуемое, черт знает, и вообще, старик, зачем ворошить прошлое? Надо жить настоящим. А настоящее какое - созидающее! И нет ли у меня пьески о машинисте тепловоза? Нет? Плохо. Ну, тогда работай-работай.

Я спешу в следующий театр. Меня снова встречают радостно и приветливо:

– Чаю? Пирожные?.. Кушайте-кушайте. Вы бедный драматург. Я знаю, что такое бедный драматург! О-о-о! Бедный драматург!.. Я помню таких бедных драматургов!!! О-о-о!

Ты, давясь пирожным, интересуешься своей работой.

– О-о-о! То, что вы написали, это даже не талантливо! Это бодро, находчиво, смело! Вы смелый человек! О-о-о!.. Но, милый ты мой, славный мой, какое сейчас время! Вы меня понимаете?

Ты не понимаешь. И собираешься уходить, а тебя пытают на пороге:

– Да-да!.. У вас, случайно, нет произведения о машинисте тепловоза, ударнике труда?

Бредешь в следующий театр. А там сидит Белоусова и дымит, как тепловоз, на котором ударно трудится проклятый машинист.

– У меня нет пьесы о машинисте тепловоза!
– орешь ты ей, открыв дверь.

– Да-да, - говорит она задумчиво.
– Наш паровоз, вперед лети!.. А это хорошая мысль! Своевременная! Надо подсказать режиссерскому составу. Будет в духе времени!
– И продолжает чтение очередного бессмертного опуса.

Ты некоторое время стоишь в клубах дыма и начинаешь грешным делом подумывать, а не написать ли действительно трагикомедию о машинисте тепловоза, который ехал-ехал, ехал-ехал и приехал...

– Молодой человек, вы ко мне?
– прерывают твои мысли.

– Да-с!
– И объясняешь причину своего жалкого появления. А тебе в ответ: пьеса не прочитана, надо подождать. Ты благодаришь, кланяешься, цапаешь дверную ручку и слышишь:

– Э, молодой человек!.. А у вас ничего нет о машинисте тепловоза?.. Нет?.. Жаль-жаль...

Сумасшедший дом.

Сумасшедший мир.

Сумасшедший я и родина моя.

девушка Сусанна пользовалась популярностью в образцово-показательном дурдоме среди медицинских братьев. Была она женщина любвеобильная и страстная и вовсе не сумасшедшая, хотя, правда, сдвиг у нее был: в самые интересные минуты она почему-то пытала:

– А ты Шурик?

И надо было твердо отвечать:

– Да, я Шурик.

И тогда больная творила чудеса.

И все было бы хорошо, да нагрянула ревизия с проверкой о состоянии сумасшествия в доме, понятное дело - возникли проблемы, а когда возникают проблемы, надо их решать.

И решили Главному Ревизору (ГР) показать Сусанну, чтобы тот ночью ее тщательно обследовал и поставил диагноз ее недугу. Только вышла трагическая промашка: как-то постеснялись ГР сказать о том, что любит больная имя Шурик! А так вроде дело пошло на лад: понравилась ревизору Сусанночка, ее пылкий взгляд, ее страстность и возбужденность. И оставили их одних, чтобы не влиять на ход событий. И в результате случилась промашка. Должно быть, в замечательную для ГР минуту девушка поинтересовалась:

– А ты Шурик?

А кому понравится, когда тебя обзывают чужим именем? Нет, наверное, отвечал ГР, я - Боря, или там Вова, или Толя, или Валя, или Миша; понятное дело - взъярилась необыкновенно больная такому бессовестному обману: ухватила зубами эскулапа за место, удобное во всех отношениях для таких мстительных целей. Понятно, ГР сделалось больно, и очень больно, и он от всей души шарахнул больную об пол. А пол случился кафельный, поскольку события разворачивались в ординаторской. И лопнула голова сумасшедшей, как плод манго, и обмарали ее бежевые мозги чистую плитку пола. Такая вот неприятность. Но, слава Богу, все обошлось: Главный Ревизор остался доволен работой медицинского персонала и состоянием дел в доме печали. Переходящее знамя удалось сохранить. А что касается девушек, то они поступают регулярно, то есть жизнь продолжается.

Я возвращаюсь домой. Жена все лежит, отвернувшись к стене. Что же она там увидела? Что?

– Что ты хочешь?
– спрашиваю.
– Суп "Весенний" не ела?

Молчание.

– Что мне отвечать твоим сотрудникам?.. Что ты сходишь с ума?.. Что в запое?.. Что?

Молчание. Дыхание.

– Встать!!!
– страшно ору я.

Молчание. Дыхание-дыхание-дыхание.

Я жестко переворачиваю О. Александрову и не узнаю ее - безвольный, растленный безверием, полубесчувственный человек.

– Что с тобой?!
– И вырываю пустое тело вверх, на ноги.
– Стоять!!!

Жена полоумно смотрит перед собой - и тогда я бью по родному лицу. И еще пощечина. И еще.

– Не бей меня, - говорит Оксана.
– Нельзя бить маленьких детей. Я у тебя маленькая-маленькая девочка, спрячь меня в шкатулочку...

– Дуррра!!!
– ору я.
– Корова!!!
– воплю я.

– Тсс!
– шепчет О. Александрова.
– Слышишь, они здесь...

– Кто?

– Дети. Их сейчас будут ставить к стенке. Слышишь, как младенец мяукает - мяу-мяу... Котеночек... мяу-мяу... Дети, не мучайте котеночка, он тоже хочет жить.

Тогда я хватаю в охапку сумасшедшую жену и врываюсь в ванную комнату. И заталкиваю любимую под холодный душ. Поначалу она отнеслась к моим действиям равнодушно, потом принялась сопротивляться:

– Александров! Пусти меня! Что делаешь, псих?!
– Нормальный, здравый голос.
– Совсем спятил?! Пусти-и-и!!!

И я хохочу, и обнимаю любимую и единственную, и целую, целую, целую, и плачу, однако, к счастью, ниспадает на нас живая вода, и моей слабости не могут порадоваться мои враги, если они, разумеется, у меня имеются.