Провокатор
Шрифт:
Когда же это наконец случилось под оккультированной бастионной стеной, я услышал радостный голос А.:
– Мама, а дедушка, который спит, засушенный, как кузнечик...
– Аля!..
– повело маму, епитимная тень от рубиновой звезды украла ее лицо.
– И нет! И нет, - пожалел я маму.
– Он похож на Борьку!
У нашего дворового товарища была великолепная цесарская циклопическая башка. И вообще он был выродок, и на его глобальном дистрофическом лбу прорастала шишка, как, наверное, знак высшей небесной силы.
Позже я узнал: когда-то давно нашу святыню
– По мощам и елей, - последовал велеречивый ответ.
Скрежет открывающихся металлических ворот с закрашенными разлапистыми звездами. На Объект въезжает разбитая грязная колымажка. Тормозит у Поста. Из машины вываливается очень нетрезвый человек:
– З-з-загоруйко! Ты где? Это я - Ваня! Смена в моем лице!.. Любаша, ты тоже выходи! Родине служить!
Из пикапчика выбирается пышнотелая хохотунья:
– Ванюша! Ты куда меня свез, негодник? Тута же край земли.
– ...и ни души! Кроме нас и Загоруйко!
– Нетвердо вступает на ступеньки крыльца Поста. В руках бутылка с мутным самогоном.
– Загоруйко, выходи мою химию пить!..
– Плюхается на ступеньку.
– Любаша, Загоруйко это...
– крутит горлышком бутылки у виска, - святой человек! Не от мира сего. Ученый, ой какой ученый!.. Только я, ик, ученее! Спроси - почему?
– Почему, пригожий?
– Отвечаю! Он из воды - что? Только уксус. А я? Из табурета? А? взбалтывает бутылку.
– Корм для души...
– Люблю тебя, душеньку!
– визжит от удовольствия жизни Любаша. Ой!
– И делает неожиданный грациозный книксен.
– З-з-здрасьте!
– Ты чего, Любка?
– удивляется Ванюша.
– Добрый всем день, - кашляет сухопарый и худощавый человек, уморенный химическими опытами. Он уже не молод, но и не стар. В его страдательном обличье некое колдовское притяжение. Такие люди способны пойти на костер за свои научные убеждения, как это уже случилось однажды в истории человечества.
– А-а-а, это ты, Менделей, - оглядывается сменщик и поднимает бутылку над головой.
– Окропишь святую душу?
– Я ж не употребляю, Иван.
– Брезгуешь, значит?
– Выпивоха пытается встать на ноги.
– Не уважае-е-ешь!
– Ванечка!
– беспокоится Любаша.
– Цыц, баба! Когда звезда со звездой...ой!
– И кувырком летит с крыльца. И так, что звезды из глаз. И так, что бутылка, летя в свободном полете, наконец находит свой бесславный конец, влепившись в металлический брус.
Вопль отчаяния и душевной боли из поверженного судьбой человека. Вопль угасает в бескрайней степи. И тишина, лишь музыкальный треск кузнечиков.
Врачи рекомендовали Альке черешню, и вместе с ней я тоже лопал черешню, и мы с А. плевались друг в дружку черешневыми косточками, и это нас веселило. Потом Алька умерла, я же остался и теперь плюю косточки черешни, записываю всевозможные мысли и размышления на клочках бумаги и в тетрадку, а тот, кто со мной рядом, давясь ягодой, теребит меня:
– Вождя? Какого вождя?
На это я отвечал, что у него, неряшливого,
будет или дизентерия, или несварение желудка.Не поверил, и зря. На следующий день престолонаследник сидел на унитазном лепестке и страдал, отягощенный неожиданной хворью, жаловался:
– Аида отвергла. Окончательно.
– Почему?
– Животом маюсь.
– Ты ж меня не слушаешь, засранец!
– Буду слушать.
– И что же?
– Автомобиль подарю, если вернешь... невесту...
– Невесту?
– Да, я решил жениться...
– Потупил взор.
– Сходи к ней, пожалуйста. Вот адрес.
– И черкнул закорючки на бумажном клочке.
– Скажи, что я ее люблю всеми... как это... фибрами...
– Скажу, - пообещал.
И пока геморроидальный Бо, подобно политическому деятелю эпохи распада, сосредоточивался на внутренних проблемах, я отправился к его любимой невесте.
Как говорится, через страдания - к познанию мира и себя.
Невеста была омерзительна, у нее были такие кривые ноги, что возникало впечатление, что она родилась и жила на лошади. Более того, Аида имела такую растительность, что казалось - имеешь дело с дикой гориллой. Мало того - впихивала мою же голову к себе в пах и ласково урчала:
– Ну, еще... еще... еще... О-о-о, какое щастя!
Из журнальной просветительской публикации я как-то узнал: жена, любя мужа своего, решила внести в их сношения новую интимную ласку. Так супруг, дикарь, возмутился и наорал на женщину, мол, кто тебя, постельная террористка, такому эротическому безобразию научил, и энерговооруженным половым органом, как дубинкой, по ланитам... по ланитам...
Я все это к тому, что нельзя сделать счастливым того, кто сам этого не хочет.
– Простите, вы сказали: счастье?
– слышу недоуменные голоса.
– Нет, - отвечаю, - я сказал: щастье!
Дело в том, что когда я слушаю политико-массовую бредятину очередных вербовщиков в туманное, но светлое и счастливое далёко, у меня возникает впечатление, что я вместе с малотребовательным народонаселением являюсь заложником душного бесконечного туннеля, похожего на уже изрядно отработанный кондом с вязкой, мутной и пустой спермой.
Скоростное шоссе, по нему мчат автомобили. Жаркое солнце бьет в лобовое стекло. В комфортабельном салоне лимузина двое: Ник и Николь, красноречиво молчащие. Красотка в джинсовом костюмчике независимо поглядывает на мелькающие изумрудные поля и такие же перелески. Молодой человек невольно косится на ее прелестные ножки.
– Русские в таких случаях говорят: на чужой каравай - варежку не разевай, - хмыкает его спутница.
Лимузин опасно виляет на трассе. Водитель, чертыхнувшись, желает достойно ответить, да только обиженно поджимает губы, устремляя взгляд к линии горизонта.
Убаюкивающий шелест шин, необратимо склоняющийся солнечный диск, мелькающие малахитовые лесочки... Хорошо!..
А на Посту происходят следующие события: огорченный жизнью Ваня оптимистично похрапывает на кушетке. Вокруг него хлопочет Любаша. Загоруйко закрывает на амбарный замок дверь каморки - там его самодельная химическая лаборатория: