Прозрачная тьма: Собрание стихотворений

НОВЫЙ ГОД

Д. И. Кленовскому

Мы признаем, как вся природа, Приход весны началом года И празднуем наш Новый Год, Когда подснежник расцветет. Он нынче встретил нас с тобою Своей улыбкой голубою – Улыбкой первенца весны, И вот мы снова влюблены, Как каждой новою весною, В природу, в жизнь, во всё земное, И празднуем наш Новый Год, Смотря с надежною вперед.

ВЫБОР

На перекрестке путник стал, Куда теперь идти гадая, – От будней жизни убегая, Он к счастью путь искал. Вдруг он увидел серым мхом Обросший камень меж кустами И – полустертые веками – Три надписи на нем: «Поедешь прямо – надо всем Получишь власть царей державных, По власти ты не встретишь равных, Но сам ты будешь нем. Поедешь влево – некий дух Тебе укажет клад заветный, Ты станешь богачом несметным, Но потеряешь слух. Поедешь вправо – мудрецом Считаться будешь средь мудрейших И маяком идей новейших, Но станешь ты слепцом». Стал думать путник: что избрать? И что отдать без сожаленья – Дар речи, слуха или зренья? Чего не жаль терять?.. Потом с усмешкою взглянул На три пути, на камень стертый И, выбирая путь четвертый, Обратно повернул.

ПОГИБШАЯ ВЕСНА

Виктору Мамченко

Апрель уходит. Завтра – лето, А у природы грустен вид, – Всё небо в купах туч, и где-то Вдали гроза гремит, гудит. В унылых перекатах гула Тоскует и горюет гром, – Отроковицей утонула Весна в разливе дождевом. Уж не увидит мир расцвета Ее души, ее красы, И песни в честь ее не спеты Поэтом в певчие часы.

ПАМЯТИ МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ

В стихах ни с кем несхожая, Несхожеством горда, Дорогою прохожею Не шла ты никогда. Ты видела и слышала По-своему и стих Узором новым вышила Из лучших слов своих. К укорам равнодушная, И в дружестве трудна, Лишь ритму слов послушная, Осталась ты одна И, не стерпев изгнания, Домой вернулась вдруг, Но там нашла страдания, Веревку, стул да крюк. И в петле непреклонная Склонилась голова, И смолкли самозвонные Ударные слова.

В СИЦИЛИИ

Б. К. Зайцеву

Ворвался поезд в утренний покой Лимонных рощ, магнолий, пальм, акаций, И кто-то за окном уверенной рукой Передвигает планы декораций. Обманут глаз, – как будто мы стоим, А за окном природа вся в движеньи: Ряды деревьев там сквозь паровозный дым – Шеренги войск в маневренном сраженьи. Потом – утесов ряд, туннеля тьма и гул, И снова жаркий блеск сапфирового неба И красок ослепительный разгул, И снова дантевский гудящий мрак Эреба. Но кончился туннелей черных ряд, Утесы отошли на задний план направо, Под ними – пышный сицилийский сад, А слева – моря блещущая слава. Еще немного – и пути конец. В душе – восторг какой-то беспредметный… Из ярких облачков торжественный венец Сплетается над величавой Этной.

СТАРЫЙ БОР

Вверху распростерся зеленый шатер – Покров от дождя и от зноя, Внизу – многослойный упругий ковер Опавшая рыжая хвоя. Застыли, как слезы, на яркой коре Смолы золотистой излишки, Лежат на игольчатом скользком ковре В чешуйчатых панцирях шишки, Кой-где серебрятся ползучие мхи Тончайшей ажурной отделки, Бесшумно, как тени, меж веток сухих Снуют хлопотливые белки… Здесь, с эхом мешаясь, теряется звук, – Хор бора для слуха невнятен, – Уловишь далекий размеренный стук, Но что там? – топор или дятел?.. Бродя в колоннаде пахучих стволов, Ищу я для мысли простора, И образов новых, и ритма, и слов Для оды в честь старого бора.

МУЗЫКА ЗНОЯ

Безлюдно и тихо, просторно и знойно, И как-то до скуки спокойно. Вверху – только блеск ослепительный неба, Внизу – только полосы хлеба. Иду по полям я, где всё так знакомо, В недвижных колосьях – истома. На самой меже, будто путник усталый, Прилег василек полинялый. Не слышно шуршанья, не видно движенья, Всё сковано сонною ленью… И вдруг – не во сне ли? – вспорхнули, взлетели, Рассыпались свисты и трели. Не видно певца, он – нигде и повсюду, И в этом какое-то чудо. Полуденный бас заиграл на свирели? Орфеевы струны запели? – Так грезила Муза под музыку зноя И грезой делилась со мною… Давно это было, но память ревниво Хранит этот полдень, как диво, И снова иду я заросшей межою И жадно вбираю душою Блеск неба горячий, и запахи нивы, И жаворонка переливы.

СВЕТЛЯЧКИ

Звезд голубые огоньки На темных небесах мерцали И в темной заводи реки На гладкой водяной зеркали. А светлячки на берегу Мерцали средь кустов разлатых И на некошеном лугу, Откуда веял запах мяты. Мерцали светлячки везде, – Они со звездами тягались И с отраженьями в воде, И даже ярче их казались. Светились, гасли светлячки, А в тишь вливали ритм цикады, Как невесомые смычки На скрипках летней серенады. Свеченье звезд и светлячков И хор цикад сливались в чудо, Спустившееся к нам оттуда, Где колыбель всех дивных снов.

ДЕТСТВО

Золотая веселая рыбка В водоеме, где хищников нет… Здравствуй, Детство! Всё та же улыбка И в глазах тот же радостный свет, Та же ясная, крепкая вера В то, что мир для тебя сотворен, Что лишь радости – времени мера, Что любое желанье – закон. Жаль, что в жизни недолго ты длишься, – Ищешь в отрочестве новизны, Забываешь свой мир и стыдишься Вспоминать свои светлые сны! Эти сны – предо мной, и святая Радость детства во мне ожила… Где ты, рыбка моя золотая? Ты в какие края уплыла?..

ПЕРВАЯ ВЕСТЬ

Уже не зима и еще не весна, Но бабочку я увидал из окна, И крылья, как фляги цветные в сигнале, Мелькая словами, раздельно сказали: «Увидимся скоро. Приду не одна, Со мной ароматы и краски. Весна».

НЕИЗМЕННЫЕ ЧЕРТЫ

Н. и Т. Сумбатовым

Мальчик в белой матросской рубашке, Голубой воротник, якоря, Надпись «Чайка» на ленте фуражки, Буквы золотом ярким горят. А наружность запомнилась мало, – Был кудряв он и зеленоглаз, Что-то было в нем, что привлекало. Но и трудно с ним было подчас. Он упрям был и очень застенчив, Очень вспыльчив, остер на язык, В отношениях часто изменчив, Но лишь с теми, к кому не привык. А к кому привыкал – неизменно С теми прост и внимателен был, Говорил обо всем откровенно, Был ребячески весел и мил. Зорко он подмечал недостатки, Но в других, а в себе их не знал И не видел их в толстой тетрадке, Где наивные вирши кропал. Красотой восхищался он бурно, Прелесть музыки рано постиг, Рисовал акварели недурно, С малых лет стал любителем книг. Мальчик рос, я за ним шаг за шагом Не пойду. Вот он в годы войны, – Он в погонах с гусарским зигзагом, Но всё те же черты в нем видны: Наблюдателен, сметлив, проворен Был на фронте по-прежнему он, А в боях – безрассудно задорен И за это не раз награжден. Помню, как он лежал в лазарете, Его странный в беспамятстве бред О стихах, о каком-то поэте, О котором не ведает свет… Здесь далёко еще до развязки, – Было счастье любви и семьи, Снова книги, тетради и краски, – Жизнь вернулась в свои колеи. Колеи эти хрупки и тленны! Стал он стар и давно не кудряв, В нем осталось одно неизменным – Его резвый мальчишеский нрав.

КОНЕЦ ПОЛЕТА

Здесь окончился мыслей полет, – Они пленницы чьи-то отныне, Их замкнули в глухой переплет, Положили в холодной витрине. Стали книгой, и тесно им в ней – Будто стрелам, вонзившимся в землю… Здесь не видно мелькания дней, Здесь всё в дреме, но мысли не дремлют, – Ждут они, что вот-вот переплет, Как два мощных крыла, распахнется И с собой их в тот край унесет, Где бывать лишь немногим дается. Ждут, а время летит… К тесноте Привыкают, свободы не ищут И уж больше не верят мечте О том крае, где Славы жилище. Так полет остановлен судьбой В тесной книге, дремотой объятой, Перелет – как покров гробовой… Знать, не быть тебе, книга, крылатой!