Пряди о Боре Законнике

Капитан резко махнул рукой. Тут он развернул нечто похожее на карту.

— Достал у местных гибберлингов… Я, между прочим, к Новой Земле и не хожу. Всё больше перевожу грузы меж Светолесьем, Умойром да Фороксом. Там и пути под охраной, и море спокойней… А сюда вообще если и захожу, так только в Тихую Гавань.

Я понимающе кивнул…

И вот «Чёрная сипуха» медленно-медленно стала отходить от берега. Сразу же заложило уши. Мне уже приходилось испытывать подобные ощущения. Это напоминало тот момент, когда ныряешь в воду, и в сию же секунду все звуки тут же затухают.

Я смотрел, как отдаляется земля, как она начинает тускнеть в сумеречном свете астрального моря.

Судно начало делать поворот на правый борт, планируя обходить аллод вдоль линии берега. Капитан тут же приказал чуть изменить положение руля высоты, и мы стали неспешно подниматься кверху.

— Впервые на корабле? — спросил кто-то за моей спиной.

Я обернулся и наткнулся взглядом на Упрямого. Он держал в руке небольшую флягу, из которой, судя по скривившейся физиономии, хлебал «обжигающий эль».

Этого гибберлинга, видно, ввело в заблуждение моё любопытство.

— Нет, уже доводилось… ходить.

Вспомнилось, что матросы применяли именно это слово, отмежевываясь от сухопутных салаг с их «плавали».

Упрямый понимающе кивнул и заткнул флягу пробкой. Он поймал мой недовольный взгляд и хмыкнул, мол, привычка.

— А вам, Бор, что до этих арвов? — ухмыляясь, спросил купец.

Честно говоря, старший брат Упрямых не очень и походил на торговца. Я бы, скорее, поверил, что он бывалый матрос и вояка, чем кто другой на этом судне. Суровый взгляд, прямота, наплевательское отношение к судьбе — эти и многие иные моменты указывали на сложный характер.

Думаю, что даже в своём «ростке» он не имел особой поддержки и понимания. Если вспомнить выражение мордочек его брата и сестры, когда Упрямый заявил о своём намерении участвовать в походе, то это могло служить ещё тем доказательством моих выводов.

— Скука, — ответил я гибберлингу. — Всё дело в ней.

— И всё? — удивился Упрямый.

— Скорее всего…

— Вы, небось, думаете, что поход выйдет эдаким увеселительным предприятием?

— Пугаете?

— Нисколько… Вы не из трусливых, это видно. Да и говорят то же самое… Однако ваше желание избавиться от скуки, да ещё тот факт, что вы старательно хотите подчеркнуть свою нужность и Непоседе, и Умницам, может кончиться весьма… «забавным» образом.

Вот язва!

— Ладно, — махнул гибберлинг, чуть осклабясь, — пойду, покемарю. До Арвовых предгорий почти сутки пути.

Он развернулся почти на месте и поковылял прочь, что-то напевая под нос.

Вот сукин сын!

Хотя Упрямый в чём-то прав… Что же мне до этих арвов?

Неужто дело в бездействии? Оно, конечно, сводит меня с ума! Я теряю хватку, становлюсь какой-то размазней! От этого злюсь почём зря! Кидаюсь на всех. Тебе нужно дело! И дело, которое по душе!.. Как там Старейшина его назвал? Ремеслом?

Эх, Бор! Не обманывай сам себя. Ты не дворовая собачка. Ты — волк! И Бернар это видел… Ну, тогда, в трактире у Заи, помнишь?

Ну, помню… А всё одно вопрос остаётся без ответа: это хорошо, или это плохо? Волк? Или собака? Кто же? Кто?

Корабль уже довольно высоко приподнялся над уровнем земли, но по-прежнему двигался вдоль берега. Заложенность ушей, наконец, прошла и мир, вернее та его часть, что была ограничена палубами судна, наполнилась разнообразными звуками.

Немногочисленные матросы действовали очень слаженно. И не смотря на это, капитан сердито ругал их. Но делал он это явно не по злобе, а, скорее, из-за привычки.

Откуда-то появилась Стояна. Она издали улыбнулась и заспешила ко мне.

Ну, кошка! Ей-ей! Ласковая… маленькая… худенькая, что тростинка… Трётся о щёку, мурлычет…

Я не заметил, как и обнял её. Сделал это рефлекторно, по привычке.

Стояне нравилось, когда мои руки её обнимали. Ей нравилось прижиматься ко мне… особенно по ночам.

Мы стали у правого борта, глядя на проплывающий мимо берег.

Слышишь, Бор, а кого ты «видишь» в Стояне? Кто она для тебя? Подруга-волчица?..

А! Не знаешь… ничегошеньки ты не знаешь…

— Всё хотел тебя спросить? — обратился к Стояне, обняв её за талию и прижав к себе. — Куда же пропала твоя Лада?

Девчушка хитровато улыбнулась, смешно морща нос. Её глаза блестели эдаким озорством, отчего вдруг сладостно защемило в груди.

— И дался я тебе, — посетила меня невесёлая мысль. — Нелюдимый… грубый… ещё, говорят, несдержанный, жестокий и кровожадный… Такому и довериться страшно.

— Они не знают твоего сердца, — Стояна прижалась к груди. Я почувствовал, как крепко она держится за акетон, словно боится упасть.

Она сказала «сердце». Знала бы Стояна, чьё оно у меня…

А странные у нас с ней отношения. Ни я, ни она меж собой даже словом не обмолвились о них. Словно, боимся друг другу в чём-то признаться…

А в чём? В чём признаться? Какие у нас вообще отношения?..

К этим мыслям я вновь пришёл уже под утро. Корабельные склянки отбили четвёртую «стражу». Стояна тихо-тихо дышала, лёжа рядом…

Кажется, мне что-то снилось. Я вдруг неожиданно понял, что мысли о нас со Стояной вернулись именно из-за сновидения.

Память медленно-медленно, по крупицам, выдавало его на-гора.

Мы тонули…

Мы? — я напрягся, вдруг уверенный, что речь идёт не о двух, а большем числе человек. — Сколько же? Трое?.. Четверо… да-да, четверо. Я, Стояна… во сне она была моей женой… Это точно! — я даже внутренне улыбнулся этой мысли. На душе стало как-то тепло… приятно… жена… моя жена…

А кто же ещё там был?.. Дети?.. двое детей… мальчик… и девочка… последняя была младше сына…

Сын? — Ну, да! Точно! Это наши со Стояной дети…

Глаза вновь закрылись, и сознание окунулось в тёплые волны воспоминаний.

Никогда не задумывался над тем, хорошо ли это иметь семью. И ещё детей… Что-то в этом есть… что-то…

Стоп! Мы тонули… Или нет?

Я напрягся, пытаясь вновь вернуться к сновидению.

Они тонули… Стояна… сын… дочь… А я нырял… и ещё нырял… и снова… Я искал их… хотел спасти…

Помню, что тянусь из последних сил. Плыву всё глубже… ещё глубже… вот-вот ухвачусь, но не достаю буквально чуть-чуть… От напряжения начинает болеть голова.