Пшеничное зерно. Распятый дьявол

Я все ходила по магазинам да по лавкам, где-нибудь должны же брать черных на работу! От родни не отворачиваются, все мы черные — одна семья! В одной лавке, куда я вошла, торговали хозяйственными товарами и садовым инструментом. Сохи, мачете, вилы, чайники, кастрюли громоздились на полках. И был там черный — черный хозяин! Сердце мое наполнилось надеждой. Я поделилась с ним своими бедами. Поверите ли — он затрясся от хохота! Одна, говорит, есть у меня для тебя работа: такая дородная бабенка должна быть большой мастерицей в постельных делах. Я не сдержала слез…

И снова бродила по улицам без цели, шла куда глаза глядят. Тут мне попалась еще одна гостиница. Я вошла, спросила, где контора. Там тоже оказался черный, я попросила у него работы.

"Послушай, женщина, ты ведь уже заходила и белый хозяин тебе ответил, что для таких, как ты, у нас работы нет".

Я испугалась — выходит, я кружу на одном месте! Пошла к выходу, но он меня окликнул, предложил сесть, а сам позвонил куда-то, где якобы всегда есть работа для нашего брата. И снова сердце радостно забилось. Воистину в страну пришла свобода! Я терпеливо ждала, как рыбак клева.

И что бы вы думали, дорогие мои? Не успела я и чихнуть, как в контору ввалилась полиция. Черный мерзавец сдал меня черным полисменам — таким же черным, как вы и я, — заявив, что я замышляю ограбить гостиницу. Позвали белого хозяина, тот все подтвердил: я, мол, целый день кручусь в отеле, приглядываюсь, что бы стянуть. Он похлопал своего черного служащего по плечу и прогнусавил: "Молодец, мистер Мугвате, я вами доволен" — или что-то в этом роде. А полицейский инспектор все твердил: "Да, да, никаких сомнений, типичная наводчица, мы задерживаем их чуть не каждый день в магазинах, отелях и банках".

Меня затолкали в полицейский фургон, отвезли в участок и заперли в камере вместе с москитами, вшами, блохами и клопами. Я провела там трое суток. Это при том, что за всю жизнь я на чужую картофелину не позарилась! Голову готова была сложить за свободу! И меня, Вангари, ту, что вы видите теперь перед собой в китенге и с сизалевой корзинкой, три дня и три ночи держали в зловонной клетке!

На четвертое утро меня отвели к судье, обвинили в бродяжничестве и "Преступных намерениях. Объясни, мол, что ты делаешь в Найроби без работы, без жилья, без разрешения на пребывание в столице. Бродяжничество и тунеядство — так они про меня сказали. Но, милые мои, разве я, Вангари, кенийка по рождению, могу быть чужой в собственной стране? Я себя виноватой не признала: искать работу — не преступление!

Судья был европеец, розовый, как поросенок. Нос у него шелушился, как чешуйки у ящерицы. Он носил очки в массивной оправе.

Белый хозяин и его черный раб Мугвате были вызваны как свидетели.

"Хотите что-нибудь сказать, — обратился ко мне судья, — прежде чем я вынесу приговор?"

До сих пор не пойму, как я набралась смелости, — или от отчаяния это вышло? "Посмотрите на меня как следует, — говорю судье, — я-то своя, не то что вы. И никакая я не бродяжка, я здесь у себя дома. Это наша страна. В ней мы родились, земля у нас от бога, мы отвоевали ее у врагов в кровавой битве. Пусть сегодня на нас лохмотья, но мы те самые рабочие и крестьяне, что сражались в отрядах Кимати [19] . Посмотрите мне прямо в глаза — я не воровка, а коли хотите сыскать настоящих бандитов и налетчиков, идите за мной, я приведу вас в их логово у нас в Илмороге. Дайте мне несколько полицейских, пусть арестуют этих ворюг, от которых нам давно нет житья. Не знаю, как тут дело обстоит, в Найроби, но в нашем Илмороге эти негодяи уже давно не прячутся".

19

Дидан Кимати (1920–1957) — национальный герой Кении, руководитель партизанской войны против англичан.

Сказав это, я села на скамью. Судья снял очки, протер их красным платком, снова напялил на шелудивый нос и уставился на меня. А я знай повторяю про себя: "Гляди-гляди! Поди, не ожидал услышать такие речи от простой труженицы! В недавние времена ты смотрел на меня только через прицел винтовки!"

Он велел мне повторить, что я сказала об Илмороге и тамошних ворах. Я и говорю: "Зачем мне врать — все правда! Я не меньше вашего заинтересована в том, чтобы преступники оказались за решеткой. Дайте мне полицейских — я проведу их в стан бандитов".

Тогда судья сказал, что, раз я согласилась помочь полиции расправиться с преступниками, меня в тюрьму не посадят, а только оштрафуют за бродяжничество.

Можете себе представить? Разве справедливо, что у меня требуют пропуск в Найроби, точь-в-точь как в колониальные времена?!

Судья велел полицейскому начальнику устроить облаву на воров в Илмороге. Так я спаслась от шести месяцев тюрьмы. Из суда меня сначала отвезли в участок. Теперь они обращались со мной иначе, словно патокой языки смазали. Говорили, что, мол, если бы все граждане были на меня похожи и помогали полиции, страна избавилась бы от воровства и бандитизма, а состоятельные люди наслаждались бы без помех своим богатством и спокойно спали по ночам.

Словом, было решено, что сначала я отправлюсь в Илморог одна, как бы на разведку, все уточню и передам сведения в тамошний полицейский участок. Из Найроби туда позвонят, чтобы старший инспектор Гаконо по моему сигналу сразу принял надлежащие меры.

На том мы и расстались. На дорогу мне не дали ни полцента! А мои деньги, все двести шиллингов, отобрали в суде — в уплату штрафа. Оставалось идти в Илморог пешком. Если бы бог не послал мне вас, где бы я теперь была? Как бы ночь провела?

Да, явись ко мне нынче посланец небесный и потребуй, чтоб я воспела теперешнее "Харамбе", я бы ему сказала пару слов — он бы их надолго запомнил…

Вангари внезапно смолкла, будто унесясь мысленно назад в зал суда, в камеру полицейского участка, припомнив судью и прочих блюстителей закона.

Вариинга уже открыла сумку, чтобы достать пригласительную карточку: знает ли Вангари о готовящемся в Илмороге шабаше грабителей? Но что-то заставило ее захлопнуть сумку. Глядя на Вангари, она спросила слегка дрожащим голосом:

— Скажите… а действительно в Илмороге существует логово или пещера преступников?

— Что?! Как же вы можете утверждать после этого, будто родились в Нжеруке?! — вопросом на вопрос ответила Вангари.

— Да… это так… я действительно оттуда, — запинаясь, выговорила Вариинга.

— Теперь вы знаете всю правду, — заверила девушку Вангари и смолкла.

5

Остальные пассажиры тоже молчали, им как будто нечего было добавить к рассказу Вангари. Лишь некоторое время спустя подал голос Мутури:

— Страна наша беременна, а что она родит, один бог знает… Подумать только! Дети тружеников, наши дети, палимые солнцем, изнывают от жажды и голода, ходят голышом и только слюнки пускают при виде наливающихся соком плодов. Им нельзя их срывать, чтобы утолить голод! Что за судьба — видеть на огне горшок с похлебкой и не сметь зачерпнуть из него хоть ложку. Они не могут уснуть на пустой желудок, ночи напролет рассказывают друг другу истории одна страшнее другой, изо дня в день загадывают все ту же загадку: "Что бы ты отдал за один…"