Пшеничное зерно. Распятый дьявол

Так что, водитель, есть два пути, две дороги. Одна приведет нас к смерти, другая — к жизни. Укажи мне первую, а я тебя выведу на вторую. Обе они переплетаются в делах и поступках каждого из нас, каждый сам выбирает себе сердце. Мваура, ты напомнил нам про закон гиены. Скажи: если гиена пойдет сразу по двум тропам, что с нею станет? Выбирай, Мваура, одну дорогу и с нее не сворачивай! — заключил свою речь Мутури.

— Я давно свою дорогу выбрал, — буркнул Мваура.

— Какую же из двух? — спросил Мутури.

— Дорогу смерти! — Мваура хохотнул, желая обратить все в шутку. — Как раз по ней вас и везу!

В кабине воцарилась тишина.

6

В голове у Вариинги жужжало, будто там вился комар. И сердце билось так, словно она целый день блуждала по лабиринту в городском парке Найроби, не в силах найти выход. Она пропустила мимо ушей большую часть спора Мвауры и Мутури — невольно отвлеклась, вспомнив свои беды: Джон Кимвана, босс Кихара, увольнение с работы, выселение из дома, попытка самоубийства. Вспомнила молодого человека, поддержавшего ее на улице, приглашение на бал Сатаны. А теперь еще все эти рассуждения о смерти, жизни, о сердце. Скорее бы добраться до дому, отдохнуть душой и телом. "Когда же судьба моя переменится? Кто мне поможет?"

Вспомнила она и Богатого Старца из Нгорики. Давно это было, но до сих пор в ней кипит горечь…

— Пожалуйста, минуту внимания! — воскликнул вдруг Гатуирия, прервав поток ее грустных дум.

Мутури, Вангари, Вариинга и мужчина в темных очках — все посмотрели на него. Мваура тоже обернулся, но лишь на миг: тут же вновь уставился на дорогу.

— Позвольте мне задать вопрос. — Гатуирия слегка понизил голос. Видно было, что он колеблется, как это бывает, когда сгорают от желания докопаться до сути важнейшего дела, но не знают, с какого конца к нему подступиться.

— Валяй, спрашивай! — подбодрил его Мваура. — За это тебя в тюрьму не упекут.

— Как знать, в нынешней Кении ни за что ручаться нельзя, — пробормотал Мутури.

— Не беспокойтесь, — заверил Мваура Гатуирию. — В моем матату можно говорить о чем угодно, это не машина, а оплот демократии!

— Что верно, то верно, — поддержала шофера Вангари. — Только в матату и можно без опаски выражать свои мысли, не озираясь по сторонам, не боясь доносчиков.

— В моем матату все равно как в тюрьме или могиле — запретных тем нет.

— Ваш спор… — простите, ваша беседа… мне бы не следовало вмешиваться… но если позволите… Гатуирия снова осекся. Он говорил на кикуйю, как и большинство образованных кенийцев: переходя на родной язык, они запинаются, как младенцы, зато на чужом изъясняются бойко и гладко. К чести Гатуирии, он хоть отдавал себе отчет, что тут нечем гордиться, что языковое рабство равнозначно рабству умственному. Впрочем, когда он горячился, то говорил на кикуйю вполне сносно, хотя частенько вставлял в речь английские слова.

— Считается, что разногласия порождают ненависть. Однако чаще из таких столкновений пробиваются ростки истины, — сказала Вангари, видя колебания Гатуирии.

Тот, откашлявшись, предпринял новую попытку:

— Я не совсем улавливаю различие… э… ваших точек зрения. Если позволите, я задам вопрос. Верите ли вы, что бог и дьявол на самом деле существуют, что они живые, как вы и я?

— Если есть бог, — не задумываясь ответил Мваура, — значит, есть и черт. Но лично я ничего наверняка не знаю.

— Ну а как же все-таки с верой, — допытывался Гатуирия. — Во что вы верите?

— Я-то? Эх, молодой человек, в ваши церкви я не ходок. Бизнес — вот мой храм, а деньги — бог. Но если есть и другой всевышний, я не возражаю — пусть будет. Иногда в виде жертвоприношения я окропляю спиртным землю, чтобы он не обошелся со мной, как с бедным Иовом. Я не склонен копаться во всяких тонкостях жизни. Повторяю еще раз — я плыву по течению. Земля обтекаемая и вечно меняется. Потому Гикуйю и сказал: закат не похож на восход. Осмотрительность — это еще не трусость. Всяких там вопросов я себе не задаю. Только укажите мне, где можно поживиться, — я вас мигом туда домчу!

— Ну а вы? — обратился Гатуирия к Мутури, когда высказался Мваура.

— Я? Я верю.

— Во что?

— Верю, что есть бог.

— Живой?

— Да!

— А черт?

— И черт есть!

— Неужто вы и впрямь так считаете?

— Да, именно так.

— Но ведь ты же никогда их своими глазами не видел? — полюбопытствовал Мваура.

— Молодой человек интересуется верой, — уточнил Мутури. — Что касается меня, то я верю, что и бог, и дьявол — это образы наших поступков в нашем воображении. Мы обуздываем природу вообще и человеческую натуру в частности. Мы трудимся ради хлеба насущного, ради крова над головой. Бог — это отражение всего хорошего и доброго, что делает человек. Сатана — олицетворение всех наших дурных деяний. Вопрос, однако, в том, что считать праведным и что порочным. Вы, молодой человек, вынуждаете меня повторить то, что я уже говорил. Есть две разновидности людей: одни живут своим трудом и потом, вторые наживаются на чужом труде. Вот в чем все дело. Вы, видать, человек ученый, так, может, знаете ответ на эту загадку: почему жизнь так устроена?

"В поте лица твоего, — торжественно провозгласила Вангари, словно читая по раскрытой книге, — в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю".

Захлопнув воображаемую Библию, она обратилась к Гатуирии:

— Есть еще одна загадка. Если вы и на нее ответите, вас ждет награда.

— Не надо мне никаких наград, — усмехнулся Гатуирия, — с единоверцев не берем.

— Э, да вы, оказывается, хорошо говорите на кикуйю, — похвалила его Вангари. — А я было подумала, что вы признаете один английский.

Гатуирия почувствовал себя более непринужденно.

— В детстве я любил наш славный обычай загадывать загадки, — пояснил он, — только теперь все их забыл, даже самой простой не отгадал бы. Если бы вы вызвали меня на соревнование, я бы проигрался в пух и прах. Но вернемся к существу дела. Сознаюсь, ваш спор созвучен давно терзающему мою душу думам и сомнениям. Если бы вы помогли разрубить или хотя бы ослабить их узел!..

Гатуирия снова замолчал. Вангари уловила перемену в его голосе и насторожилась: где-то давно она уже слышала этот голос, кому он принадлежал? А может, ей только так кажется, просто очень захотелось узнать, что за груз у Гатуирии на сердце?

Молодой человек опять откашлялся, посмотрел на Мутури.

— Вы верно определили, я действительно окончил университет, да и теперь в нем работаю. Занимаюсь культурой. Младший научный сотрудник, специалист по проблемам африканской культуры. Наша культура… Ее долго подавлял империализм. То, что мы называем английским культурным проникновением, закабалило наш ум и душу. Оно порождает слепоту и глухоту, смирение перед чужеземцами, которые указывают нам, как жить в своей собственной стране. Иностранцы стали нашими ушами и устами. Забыли мы поговорку: лишь тот, кто живет в глуши, знает, как найти там пропитание. Чужеземец не может знать, что для нас лучше. Не о нашем ли поколении сложили песню?