Пшеничное зерно. Распятый дьявол

Следующим оратором был предводитель илморогских студентов. Увидев его, Вариинга испытала странное чувство. Возможно ли? Мутури спас ее от смерти под колесами поезда в Накуру, а этот молодой человек только вчера вытащил из-под автобуса в Найроби. Теперь они выступают друг за другом.

— Мы, студенческая община Илморога, а также школьники начальной и средней ступени, полностью поддерживаем справедливую борьбу рабочих против системы современного грабежа. Рабочие идут в авангарде борьбы с неоколониализмом — последней стадией империализма. Когда илморогские рабочие узнали о готовящемся сборище местных и иностранных воров, они сообщили об этом нам.

Студенты долго раздумывали над тем, что бы такое сделать, чтобы проявить свою солидарность с рабочими. И было решено напечатать разоблачительные карточки, чтобы людям стала ясна подлинная суть затеи с конкурсом. Это и впрямь бал Сатаны, дьявольская выдумка. Сомкнем же наши ряды в справедливой битве против кровопийц и душегубов, против всех преступлений империализма и неоколониализма. Вместе с рабочими будем возводить дом, в котором заживут все строители. Нет лучшего применения нашим знаниям, чем поставить их на службу народу. Мы, студенты, не хотим отставать от трудящихся, вместе с ними прогоним сатану и его присных!

Ему тоже громко хлопали.

Третьим взял слово представитель илморогских рабочих. На нем была длинная шинель и островерхая шапка, которую он стащил с головы, прежде чем заговорить. В волосах его пробивалась седина.

— Во-первых, — начал он, — позвольте воздать должное отважным студентам университета и учащимся окрестных школ. Если наша молодежь сложит оружие, родина останется беззащитной. Что тогда станет со страной? Мы приносим благодарность всем тем, кто откликнулся на наш призыв о помощи. Хочу теперь сказать одно лишь словцо, задать всего один вопрос. Есть два вида единства: единство рабочих и единство богачей. На чьей вы стороне? Чьи принципы вы поддерживаете, ибо у каждой из сторон свое учение?

Гимн богачей и империалистов звучит так:

Блажен хищник, который плачет крокодиловыми слезами, Потому что его никогда не разоблачат. Блажен тот, кто спалит чужой дом, А наутро сочувствует погорельцу — Он прослывет отзывчивым и чутким. Блажен тот, кто крадет у ближнего пять шиллингов, А затем возвращает ему полшиллинга на соль — Его назовут щедрым. Если же ты крадешь у масс, Даже не пытаясь дурачить их сладкими речами, То горе тебе! Когда массы пробудятся, Тебе несдобровать, Да и нам заодно с тобой не поздоровится, Хоть мы и умели скрывать грязные дела Под покровом ханжества.

Рабочий катехизис звучит иначе:

Я верю, что рабочие — одна семья. Долой различья в вере, племени и цвете кожи! Наша сила — В крепкой спайке и организации. Все, кто шагает вместе, с пути не собьются. А те, кто не спаян, от первой пули разбегутся. Вот отчего я верую в единство. В нем мощь и сила тружеников. Империалисты и их местные лакеи — Враги прогресса, враги рабочих и крестьян, Враги всего народа. Клянемся бороться до конца с колониализмом! Неоколониализм — последняя конвульсия Агонизирующего империализма! Теперь все вместе исполним рабочий гимн!

Оратор запел, другие подхватили, их голоса взмыли в могучем хоре. Кто-то тронул Вариингу за плечо. Она оглянулась — это был Мутури. Она пошла за ним в укромное местечко позади пещеры.

— Послушай, — заговорил Мутури, вглядываясь в лицо Вариинги, словно желал прочесть все ее сокровенные тайны, — могу я довериться тебе, дать кое-что на хранение до завтра?

— А что именно? — спросила Вариинга.

— Железную трубу, извергающую смертельный огонь и дым, — сказал Мутури, по-прежнему наблюдая за Вариингой.

"Что ж в этом особенного?" — подумала она, а вслух сказала:

— Давай, но только завтра ты ее заберешь.

— В моем распоряжении считанные минуты, — заторопился Мутури. — Я наблюдал за тобой вчера в матату и сегодня в пещере и решил, что тебе можно доверить наш рабочий секрет. После того как мы расстались на дороге, рабочие пришли сюда и дали бой ворам. Видела, какая сила — рабочее единство? Воры были вооружены, но ни один из них не смог пустить оружие в ход — их напугал грозный вид демонстрантов. Только Кихаху ва Гатхика попытался выстрелить в меня. Я оказался проворнее, чем он, и выбил у него из рук оружие. Завопив от боли, он пустился наутек, полетел, как стрела из туго натянутого лука. Я подобрал железку, из которой он собирался уложить меня. Вот она. Пистолетик маленький, как раз по твоей ладони. Его можно сунуть в карман. Посмотри, как он сверкает! Делали его искусные рабочие руки, а из него чуть не уложили другого труженика. Так уж повелось: рабочие сами куют себе цепи. Теперь пистолет наконец вернулся к законным хозяевам, попал, как говорится, по назначению. Такие вот железки в рабочих руках избавили в свое время Кению от колониализма. Сегодня оружие нам тоже не помешает. Как иначе защитить богатство, единство и свободу родины? Впрочем, хватит мне проповедовать. Вечером снова будут стычки, это уж наверняка. Возьми пистолет, спрячь в сумку. Встретимся завтра в десять утра на автобусной станции. Никому его не показывай, даже Гатуирии, С этими образованными никогда не знаешь, на чьей они стороне: неустойчивы, как дождевая капля на листке. Теперь иди и будь начеку. Пистолет послужит тебе пропуском на наш рабочий праздник — доживем и мы до счастливых дней.

Мутури передал Вариинге пистолет; сердце ее затрепетало. Но на смену робости пришла отвага — застучала в каждой клеточке ее тела. Теперь ей ничто на свете не страшно, она не спасует ни перед чем. Все сомнения и страхи улетучились, едва Мутури доверил ей рабочий секрет. Она хотела расспросить его о том, как он спас ее на переезде в Накуру, но передумала, спросила о другом:

— Прежде чем ты уйдешь, я хочу задать тебе один вопрос. Кто ты?

— Я? — переспросил Мутури. — Я представитель подпольной рабочей организации, действующей в Найроби. Больше ни о чем меня не спрашивай. Береги себя и помни — ты не одинока.

На этом они расстались. Вариинга вернулась к Гатуирии, все время думая о секрете, доверенном ей Мутури. Она решила, что разумнее всего поскорее отнести пистолет к себе, и потому объявила Гатуирии, что очень устала и хочет поспеть домой засветло.

Лицо Гатуирии помрачнело. Он-то надеялся проводить ее, но не решался предложить свои услуги.

— Я хотел досмотреть этот спектакль до конца, — промямлил он. — Как бы нам увидеться завтра?

Договорились встретиться в полдень у гостиницы "Солнечный свет". Вариинга собиралась спеть Гатуирии напоследок обрядовую песню, которую слышала в детстве:

Теперь ты меня видишь И можешь хорошенько разглядеть. Заря на небе заиграла, Мне все равно: жизнь или смерть. Заря на небе заиграла…

Но оставила это до следующей встречи. Она шла по дороге, а сердце ее так и взмывало ввысь, словно на крыльях. Не подождать ли попутного матату? И тут она вспомнила про Мвауру, вспомнила об угрозе, нависшей над Мвирери ва Мукираи, и поспешила в гостиницу "Зеленая радуга" — может, удастся уговорить Мвирери не ехать сегодня в Найроби.

Вариинга не могла бы объяснить, что побуждало ее к этому шагу. Наверное, долг, ведь ее саму дважды спасали от верной смерти совершенно незнакомые люди. Вариинга вспомнила недавний сон. Или это был не сон, а откровение? И голос, что слышался ей, тоже был настоящий?

Нет, конечно же, ничего ей не почудилось. То был голос сатаны, голос искусителя. Он так верно изобразил происходящие в стране события, так метко охарактеризовал неоколониализм в Кении, однако предложенный им путь к спасению был ложным. Если бы Вариинга последовала наставлениям дьявола, то поплатилась бы за это жизнью. Он искушал ее цветами корыстного индивидуализма, склонял торговать телом! Отдать лукавому душу, превратиться в пустую оболочку, порожнюю ракушку, уподобиться Ндингури ва Кахахами? И все ради денег! О боже, ни за что! Хватит с нее одного раза, твердо решила Вариинга, словно пистолет Мутури придал ей неукротимую отвагу. Она легко, без колебаний отвергнет соблазнительные посулы сатаны. Патриотов не удастся склонить к тому, чтобы они торговали родиной — оптом или в розницу.