Психомодератор. Книга 1. Разделение

— И мне не понятна концепция квантовой нелокальности сознания, — продолжила Аврора, невольно поправляя прядь рыжих волос. — Синаптик утверждает, что наше "я" может существовать в состоянии когерентной суперпозиции, но как это согласуется с принципом наблюдателя Уилера?

Декарт медленно поднялся на ноги, его майя персона на мгновение мигнула, словно испытывая перегрузку от внезапного всплеска когнитивной активности. Теперь он смотрел на девушку иначе — взгляд стал острее, внимательнее, словно он пытался разглядеть в ней что-то, скрытое за оболочкой случайной посетительницы.

— Присядьте, — произнес он, указывая рукой на место рядом с собой. Это был не вопрос, не просьба — скорее приглашение в его интеллектуальное пространство, редкая привилегия, которую он предоставлял немногим.

Аврора опустилась рядом с ним, оставаясь на светлой стороне невидимой границы — её силуэт по-прежнему купался в потоке света, в то время как другая половина Декарта оставалась погруженной в полумрак, словно символизируя его двойственную натуру.

— Видите ли, — начал он, и его голос изменился, став глубже, насыщеннее, словно инструмент, на котором наконец-то заиграл мастер, — проблема не в квантовой нелокальности как таковой. Синаптик использует это понятие как метафору, как приближение к тому, что по-настоящему важно: пространство сознания не соответствует физическому пространству.

Его руки начали двигаться, жестикулируя в воздухе, рисуя невидимые схемы и диаграммы:

— Представьте, что ваше "я" — не точка, а распределенная сеть, существующая одновременно в нескольких измерениях. Принцип наблюдателя Уилера здесь не нарушается, а расширяется: сознание не просто наблюдает вселенную — оно участвует в её создании, находясь с ней в постоянном диалоге.

Декарт внезапно замолчал, словно осознав, что увлекся. По его персоне пробежала тень сомнения — редкое выражение для человека, привыкшего к интеллектуальной самоизоляции. Этот момент неуверенности длился лишь долю секунды, затем исчез, уступив место холодной аналитической ясности.

— В третьей главе, — продолжил он более размеренно, — Синаптик предлагает мысленный эксперимент: что если сознание — это не продукт нейронной активности, а фундаментальное свойство реальности, которое просто концентрируется и фокусируется в биологических структурах, как свет в линзе?

Аврора слушала с неподдельным вниманием, её глаза расширились от интереса. В этом взгляде не было обычной для студентов поверхностной увлеченности — в нём читалось подлинное стремление понять, проникнуть в суть концепции.

— Но как тогда объяснить индивидуальность? — спросила она, и голос её приобрел новые оттенки — уверенность знающего человека. — Если сознание подобно океану, почему мы воспринимаем себя как отдельные капли?

Уголки губ Декарта едва заметно приподнялись — намек на улыбку, как редкий метеор, пересекающий ночное небо.

— Отличный вопрос, — произнес он, и в его голосе впервые прозвучало что-то похожее на одобрение. — Синаптик называет это "парадоксом индивидуации". Представьте множество радиоприемников, настроенных на разные частоты одного поля. Каждый улавливает уникальный паттерн, создавая иллюзию отдельности, но источник — един.

Его пальцы коснулись поверхности цифрового билборда, и тот мгновенно ожил, откликаясь на команду. Перед ними возникла трехмерная проекция сложной геометрической структуры, напоминающей фрактальное дерево.

— Вот здесь, — он указал на центральный узел конструкции, — Синаптик предлагает революционную идею: наша индивидуальность существует как временная конфигурация, как узор на поверхности глубинного сознания. Не отдельное существование, а уникальная форма проявления.

Аврора наклонилась ближе к проекции, её профиль, освещенный голубоватым свечением голограммы, казался вырезанным из тонкого фарфора. Декарт мимолетно отметил эту деталь, тут же отвергнув её как несущественную.

— Это... почти как древневосточные представления о сознании, — задумчиво произнесла она. — Атман и Брахман, капля и океан.

Декарт замер, глядя на неё с неожиданным удивлением. Такие параллели проводили немногие.

— Именно, — подтвердил он, и в его голосе появилась новая нота — уважение. — Синаптик открыто признает влияние ведантической философии. Только он переводит эти метафоры на язык современной нейронауки и квантовой физики. Там, где древние говорили о "единстве в многообразии", он говорит о "квантовой запутанности сознания".

Внезапно Декарт сделал жест, которого сам от себя не ожидал — он протянул руку к своему нейрофону и активировал расширенный протокол синхронизации.

— Хотите прочитать вместе? — предложил он, и это простое предложение для него было равносильно открытию границы своего тщательно охраняемого интеллектуального пространства. — Так будет... эффективнее.

Аврора на мгновение заколебалась. Синхронизация сознаний была обычной практикой в Нейрограде, но не с кем попало. Это создавало ментальную близость, пусть временную и контролируемую, но всё же достаточно интимную, чтобы большинство людей относились к ней с осторожностью. Исключением являлись только массовые праздники, или иные традиционные события.

— Да, — наконец кивнула она, активируя собственный нейрофон. — Спасибо.

Декарт настроил параметры синхронизации — не слишком глубокую, чтобы сохранить приватность базовых ментальных структур, но достаточную для совместного восприятия текста. Когда их сознания соединились через цифровой интерфейс, он ощутил странное чувство — как будто что-то щелкнуло, встало на место. Аврорино восприятие было необычайно четким, структурированным, без обычной для большинства студентов ментальной "рябы" из обрывков мыслей и эмоций.

"Интересно," — отметил он про себя, оставляя эту мысль за пределами синхронизированного канала.

Они погрузились в текст Синаптика, перемещаясь между главами, останавливаясь на ключевых концепциях. Декарт обнаружил, что объяснять определенные идеи ей было на удивление легко — словно её сознание резонировало с философскими построениями Синаптика на той же частоте, что и его собственное.

— Вот этот фрагмент о палимпсесте сознания, — указал он на участок текста, подсвечивая его в их общем ментальном поле, — ключевой для понимания всей концепции. Сознание накладывается слоями, как древние пергаменты, где новые записи делались поверх старых, не полностью стирая их.

— И поэтому наши майя персоны — тоже своего рода палимпсест? — спросила Аврора, и её голос в синхронизированном пространстве звучал увереннее, глубже. — Новый слой над базовым сознанием?

— Точно, — подтвердил Декарт, и в его ментальном отклике промелькнуло нечто похожее на удовлетворение от найденного понимания. — Только большинство не осознаёт этого процесса. Они принимают оболочку за суть, интерфейс за содержание.

Они продолжали двигаться по тексту, и с каждой минутой между ними возникала более глубокая синхронность. Их умы, соприкасаясь в цифровом пространстве, образовывали временную симфонию понимания. Иногда Аврора останавливалась, чтобы задать вопрос, и тогда Декарт разворачивал перед ней сложные концептуальные конструкции, которые в его сознании обретали форму геометрических структур, пульсирующих в ритме мысли.