Птица

– Когда ты громко, на весь район, давала клятву, я стоял за углом дома и тоже клялся.

– А ты в чем?
– всхлипнула.

– В том, что заставлю тебя плакать минимум раз в неделю...

Чтооо?!

– Ты... Ты... Ты...
– вцепилась в матрас. Очень хотелось треснуть Лазарова.

– Птица, от счастья. Только от счастья, понимаешь?
– серые губы дернулись в попытке улыбнуться. Я понимала. Теперь я многое понимала. В том числе и то, что безнадежно опоздала.

– Ты же сейчас поэтому ревешь, правда?

Я кивнула.

Ничем не сдерживаемые слезы катились щекам. Нижняя губа лихорадочно тряслась. Пальцы судорожно мяли матрас.

– Ппправда, - прошептала я на вдохе.
– Радуюсь, что ты от меня отстанешь! Столько времени этого ждала...
– и без перехода: - Мерзавец, сволочь, предатель...
– я порвала простыню, наматрасик и погрузила скрюченные руки в пружинно-поролоновое нутро матраса.
– Как ты мог...

– Что...

– Лишить меня этого удовольствия...

– Какого...

– Да какая теперь разница!
– выкрикнула. И стало так обидно. Безумно обидно. Будто Макс отобрал у меня половину жизни.

Пауза.

Я выдохнула.

Вытерла лицо.

– Насть, а бы вышла за меня? Ну, если бы все сложилось иначе?
– мужчина смотрел в потолок. В уголках его глаз я разглядела мокрые дорожки. Мне нелегко? А каково тогда ему?

– Вышла, - усмехнулась через силу.

– Почему?

– А чтобы всю твою жизнь незабываемой сделать!

– Честно?

– Честно, - чего уж врать! На славу бы расстаралась!

– Клянешься?

– Лазаров!
– рявкнула, ощущая приближение второй части лебединого озера, где в роли озера я, - Ты даже умереть спокойно не можешь! Клянусь, если тебе от этого легче! Доволен?

– Вполне. И даже записал все на диктофон. На тот случай, если через две недели ты обо всем забудешь.

– Извини, я не совсем поняла...
– осеклась.

Максим достал из пачки на тумбе у кровати влажную салфетку и принялся стирать болезнь со своего лица. Буквально. Зеленая серость исчезала с кожи, оставаясь на салфетке. Конечно, совсем здоровым он не выглядел, но и на умирающего никоим образом не был похож. Затем, мужчина нажал кнопку на пульте и привел кровать в полусидячее положение. Вздохнул, взглянул виновато и очень тихо, словно боясь разбудить тигра, спросил:

– Сколько у меня есть времени, чтобы все тебе объяснить?

Я промолчала.

В голове елозили две мысли. Первая большими метровыми буквами гласила: это ШУТКА? ЭТО МЕНЯ РАЗЫГРАЛИ? Вторая спокойно интересовалась тем, как я сейчас выгляжу. Ну, понятное дело, челюсть где-то в районе стоп болтается. Глазки размером с Луну, не меньше. И лицо, как у пьяного филина, который спросонья отдуплиться не может.

А Лазаров что-то говорил.

А я не слышала.

Словно кто-то на кнопочку выключить звук нажал.

И без звука щебечущий Макс выглядел жутко смешно.

Вот до очередных слез, коликов в животе и трясучке в руках смешно.

Звук включился неожиданно.

– Птица, ты что? Птица?!

Лазаров тянул ко мне опутанные проводами ручки. Я резко прекратила смеяться, отстранилась и хлопнула его по рукам. Внутри все бродило и бурлило и готовилось рвануть. И все это происходило под внешней замороженной в экстазе истерики оболочке.

– Так ты не умираешь?
– зловеще произнесла я. Ах, как в этот момент мне не хватило громового раската и ветвистой молнии на горизонте.

– Нет. Межреберная невралгия. Острое воспаление плечевого нерва. Ее часто путают с инфарктом.

– А с доктором, ты, выходит, договорился насчет спектакля?
– ладони вспотели в предвкушении.

– Это мне дорого стоило. Он тебя, знаешь ли, тебя слегка испугался вчера.

– А через две недели тебя выпишут?
– я мило улыбнулась и подошла вплотную к кровати. Оперлась на матрас и приготовилась.

– Обещали, - Лазаров улыбнулся в ответ.
– А потом...

– Они ошиблись! Нет у тебя никакого потом, Лазароффф...

На раз, запрыгнула на кровать.

На два, оседлала мужчину.

На три, схватила его за горло и принялась душить.

А на четыре...

Как и на десять, двадцать и сто пятьдесят три...

Мы целовались под аккомпанемент взбесившихся приборов. Жужжащего механизма кровати. Оголтелого стука в дверь. Криков дежурной реанимационной бригады, примчавшейся спасать пациента...

Двадцать второй полет: заключительный

Они стояли на мосту. Держались за руки. Девушка в белом комбинезоне с фатой на голове и парень в странном костюме, у которого вместо штанов были шорты, а грудь прикрывала сетчатая майка, виднеющаяся из-под пиджака. И кто-то считал с десяти до нуля, а через вдох после счастливого зеро оба полетели вниз, держа друг друга за руки. А рядом с ними летел священник в подвязанной сутане, который и принял от молодоженов всего одну простую клятву.