Птицеед

Элфи, слегка отдуваясь, совершенно довольная, отодвинула от себя пустую тарелку.

— Всегда поражаюсь, как в столь маленькое и хрупкое существо может поместиться столько еды, — с улыбкой произнёс я.

— Я прожорливей совы, — похвасталась она. — Когда думаю, всегда хочется есть.

— И о чём же твои думы?

— Пока ты сегодня спал, мы с Амбруазом перерыли нашу библиотеку в поисках информации о мозготрясах.

— Тот же Айдерманн «О существах Ила. Том второй». И Захаров «Атлас телепатических мерзостей». И «Общее собрание магических проявлений с примерами» Унга и Бонга. Мозготрясы не являются загадкой мироздания. О них полно работ, монографий и книг.

— Но о выжимке из их мозга ни слова ни в одной из книг. Мы выстроили несколько теорий… — Она прервалась, увидев, что я улыбаюсь, с подозрением прищурилась и произнесла, как умная девочка, сделав правильный вывод: — Ты знаешь, зачем она им понадобилась.

Я ощутил, что она совсем чуть-чуть обижена.

— Невозможно научить тебя всему, даже за то время, что мы вместе. Многие вещи ты поймёшь с годами. Мозготряс никогда не входил в тему наших бесед. Он не самое распространённое существо Ила и живёт обычно далеко от Шельфа, в таких местах, куда чаще заходят килли, а не люди.

— Чувствую себя немного глупо. — Она вздохнула. — Что сперва не спросила у тебя. Так зачем же им понадобилась эта субстанция?

— Мозготряс — существо уникальное. Его способности в чём-то перекликаются с Кобальтовой ветвью, с той лишь разницей, что ему не требуется для магии ни руна, ни солнцесвет. Но он так же истощает свои силы, как люди. А вот когда захватывает жертву, съедает её разум, мысли, чувства, память, то в его голове начинает накапливаться некая эссенция очень интересных свойств. И чем больше людей попадёт под мыслещупы мозготряса, тем лучше качество этой эссенции. После, убив существо Ила, можно вытянуть из его головы эту жидкость с помощью шприца.

Элфи подумала о том, что я сказал, чуть хмурясь, сдерживая отвращение от услышанного, тон у неё стал ровный, почти холодный:

— По сути, из него забирают человеческие жизни, которые он собрал.

— Если быть точным — чужую ментальную силу. Мысли, надежды, мечты, память, опыт, увлечения, радости, горе. Всё, что делает нас людьми, формирует личность.

— Это чудовищно.

Вполне понимаю её омерзение.

— Ил чудовищен в большинстве своих проявлений, и там встречаются куда более отвратительные существа, чем мозготряс. Выжимка после переработки хорошим алхимиком приобретает интересные свойства. Она даёт огромный прирост силы некоторым ветвям колдунов. А именно: Пурпурной, Кобальтовой, Зелёной, Серебряной и Белой. И под словом «огромный» скрывается масштаб уровня… ну почти как у суани. Вот почему подобный препарат под запретом уже две сотни лет. Даже хранение его приводит в клетку для кормления чаек. А использование… такой приток силы даром не проходит. Последствия чудовищные — человек быстро превращается в трясущуюся развалину, а после ложится под гранитное перо, украшенное галкой. Поэтому государством используется такая выжимка только в критической ситуации.

— И кто определяет эту «критическую ситуацию»?

— Разумеется, лорд-командующий и его советники. Такое случилось, когда Светозарные подходили к Шельфу. Очень давно. И когда в Айурэ прикончили нагрянувшего Честного Лорда и Ремня. Но есть и ещё одно применение субстанции. Ты не найдёшь об этом ни одного упоминания в книгах. Только если Фрок внезапно расскажет о старых преданиях, где проникшие в наши земли… существа… те, кто теперь известны как суани, вкалывали в своё тело то, что собрал в себе мозготряс.

Элфи задумчиво вскинула подбородок, прищуриваясь:

— По-ни-маю, — протянула она. — Ведь они слабеют далеко от Ила. Это их поддержка?

— Огромная поддержка. Всё равно что глоток свежего воздуха для утопающего. Лучшее, что можно придумать. — Ситуация не располагала к улыбке, но я улыбался. Довольный тем, что девчонка понимает. — Где-то в городе сидит один из приспешников Светозарных. И он слабеет, ибо пришёл к нам уже не неделю и не две назад. Гниль поедает солнцесветы, её поддержка требует колоссальных сил. Мозготряс был важен для суани, который всё хорошо продумал. Освободил тварь под ареной, дал ей возможность наесться и отправил слуг за выжимкой.

— Но просчитался. Благодаря тебе.

— Скорее уж всем. — Я не настолько тщеславен, чтобы забирать себе всю славу. — Да, он не получил нужное. Мозготряс мёртв, другого в Айурэ, хочется верить, нет. А значит, существо, пришедшее из Ила, продолжит слабеть, что нам на руку. Надеюсь, этой гадине станет тошно и она свалит домой как можно скорее.

— Ты же понимаешь, мы ничего не знаем о посланнике Светозарных. Он может терять силу со скоростью кувшина, у которого отбили донышко. Потоком. А может и редкими каплями. Легко дождётся, чтобы все поля солнцесветов оказались уничтожены.

— Ты ещё ребёнок, — укорил я её. — А мрачных раздумий в тебе больше, чем во всём отряде «Соломенных плащей». Смотри на мир с оптимизмом.

— Тогда я стану такой же, как ты. Два полных оптимиста в семье — это перебор.

Я фыркнул, Элфи усмехнулась.

Чуть позже, прежде чем поймать повозку, чтобы отправиться в Совиную Башню, мы с ней прогулялись по ярко освещённому бульвару, мимо цветущей жимолости, видя, как мерцают редкие светлячки в глубине парка.

Здесь, на круглой тумбе, мрачным гигантом возвышалась статуя Птицы. Человекоподобного существа, облачённого в робу. С ястребиной головой, страшным клювом, большими злыми глазами, встопорщенными перьями — статуя вызывала странную оторопь, когда, чуть подавшись вперёд, нависала над тобой.

Одна рука-крыло спрятана за спину, другая отведена для короткого удара. Она чем-то напоминала медвежью лапу — такая же мощная, с ужасающими десятидюймовыми когтями, которые, кажется, способы были разорвать металлическую пластину, точно бумагу.

Элфи с интересом обошла Птицу по кругу. Сюда я никогда её не приводил, и она лицезрела это в первый раз в жизни. Я даже немного пожалел и помянул Сытого Птаха, который должен был пожрать меня за глупость, что мы тут оказались.

На некоторые вещи не стоит смотреть юным ритессам.

— Довольно похоже на то, что я видела, — сухо произнесла она, наконец-то дав оценку.

— В книгах они не столь зловещи.

— Статуя врага. Почему это здесь? В Айурэ?

Я расположился на лавке, вытянул ноги и похлопал ладонью, приглашая воспитанницу сесть рядом. Но она упрямо мотнула головой, вновь начав обходить создание Гнезда по кругу, теперь против часовой стрелки.

— Она здесь, чтобы мы не забывали, какими были Птицы. Что ты хочешь? Прошло пять веков. С каждым поколением люди забывают всё больше и больше. Некоторые эпоху их прихода к нам начинают считать не более чем глупой сказкой. Кто-то берётся оправдывать их приход, кто-то даже не против, что некоторые из них использовали нас как корм. Люди — странные существа. У нас короткая память и длинная… глупость. Мы любим застревать в мелких проблемах, копаться в нелепых обидах, совать голову в песок и забывать об истинных опасностях до тех пор, пока не становится слишком поздно.

— Птицы были жестоки с людьми?

— Да. Так говорят и пишут. Поэтому Когтеточка и поднял восстание.

— Люди их ненавидят?

В этом простом вопросе слышалось и детское любопытство, и печаль, и… вина непонятно за что. Сожаление. Горечь. Толика надежды.

Иногда с детьми тяжело разговаривать. Тяжело говорить правду. Тяжело растаптывать их надежды, наивность. Гасить радость жизни. Я очень хорошо подумал, чтобы ничего не сломать словами, которые могли стать для неё вредны. Породить в душе — вечную неуверенность. Или страх.