Птицеферма

— Привет, детка! — весело раздается из динамика.

— Дэйв? — выдыхаю пораженно.

Разве такое возможно? Сейчас он должен бежать как можно дальше и заметать за собой следы. А этот безумец берет и звонит мне!

В ответ на мой удивленный возглас слышится хриплый смех.

— Детка, не обижай меня. Неужели так много мужчин зовет тебя «деткой»?

Нет, к счастью, нет — только один.

Подхватываю рукой длинные полы халата, чтобы не запутаться в них, и взбираюсь с ногами на стоящий неподалеку диван.

— Ты в курсе, что мой комм могут прослушивать? — спрашиваю серьезно.

Опять смеется.

— Пусть попытаются. Канал зашифрован. А сам я нахожусь там, куда лапы твоего начальства не дотянутся, — на заднем плане слышно завывание ветра. — Тут, кстати, тепло, и море потрясное. Как давно ты была на море? Тут здорово!

Была ли я у моря хоть раз — вот в чем вопрос. Не помню. Если и была, то оно впечатлило меня не так сильно, если воспоминания о нем не смогли преодолеть блокаду слайтекса.

Не разделяю веселья собеседника.

Откидываю голову на спинку, прикрываю глаза.

— Дэйв, у нас отличные программеры.

В ответ — самодовольный смешок.

— А я плачу лучшему. Поверь, детка, настоящие спецы в этой сфере никогда не работают на правительство.

Парадоксально, но сейчас мне очень хочется ему верить. Так на чьей я стороне?

Нет, так не пойдет. Я же жду, когда мозгоправы признают меня адекватной, а Старик вернет меня на службу. Мне нельзя общаться с беглыми преступниками.

Открываю глаза; сажусь прямо, сжимаю пальцами переносицу.

— Дэйв, зачем ты звонишь? — спрашиваю строго.

На самом деле, я очень рада, что с ним все в порядке. При других обстоятельствах мы могли бы остаться приятелями. Вряд ли близкими друзьями, но хорошими знакомыми, способными раз в год или два встретиться в баре и пропустить по паре бокалов.

При других обстоятельствах. В другой жизни.

— Детка, детка, — разочарованно тянет собеседник. — Вот умеешь ты все испортить. Я ей о море, а она — сразу о деле.

— Дэйв, — прошу.

— Ладно-ладно, — становится серьезнее. — Я звоню затем, чтобы сказать, что я твой должник.

— С чего бы? — удивляюсь; убираю руку от лица. — Ты спас нам жизнь. Мы квиты.

— Нууу, — тянет тот. — Сначала так, а потом ты увела наш катер из-под обстрела. Получается, тогда были квиты. А потом…

— Не продолжай, — быстро перебиваю.

Хочу верить, что нас не подслушают, но рисковать не хочу. Не хватало еще, чтобы Дэвин в прямом эфире сказал, что сбежал не сам, а это Ник его отпустил.

— Короче говоря, Валентайну — мой пламенный привет, — Дэвин понятливо перефразирует то, что хотел сказать. — Но его должником я быть не хочу хотя бы потому, что он увел мою детку.

Вздыхаю.

— Дэйв, меня никто не уводил.

— Да-да, детка, — отмахивается тот. — Знаем. Плавали. Так вот. Ему — привет. Тебе — услуга. Если что понадобится, маякуй.

Вряд ли мне может что-то от него понадобиться, но жест широкий — я ценю. Дэвин рискует быть пойманным, но выходит со мной на контакт только для того, чтобы сказать, что готов оказать помощь, когда она мне понадобится.

— Спасибо, Дэйв, — говорю на полном серьезе.

— Ну, тогда пока, детка. Звони на этот номер, если заскучаешь.

— А не боишься, что я сама тебя сдам и попрошу выяснить по этому номеру, где ты находишься?

Дэвин смеется уже в полный голос, хотя и до этого разговаривал громко — перекрикивал прибрежный ветер.

— Во-первых, не выяснят, — возражает уверенно. — Во-вторых, не сдашь, — согласно молчу. Прав ведь: не сдам. — До встречи, детка. И помни: ты классная!

Связь обрывается.

В помещении повисает звенящая тишина.

Снова откидываю голову на спинку дивана и улыбаюсь.

Я сказала доктору Шиц правду: мне себя не жаль. Жизнь свела меня с многими хорошими людьми: с Ником, с Дэвином, с Джилл, со Стариком, с Совой, — которых я совершенно не заслуживаю.

Меня не следует жалеть. В этом мне можно только позавидовать.

* * *

В нашем общем с Ником кабинете тишина.

По правде говоря, я думала, что Ким проводит меня посмотреть отчеты в другое место. Однако секретарь шефа сообщила, что мое прежнее рабочее место свободно и ждет меня. А я так хотела поскорее добраться до документов, что даже не спросила, как так вышло, что мой стол за два года никто не занял. Ник ведь работал в паре с Мейс. Неужели они взаимодействовали только на выездах?

Компьютер оживает от прикосновения ладони к идентификационной панели, разворачивает над столом голографический экран. Все так знакомо и привычно и в то же время — чуждо. Будто заглядываю в прошлое сквозь толщу воды.

Вроде бы мне уже удалось вспомнить почти все факты своей биографии. Но тем не менее пробелов ещё предостаточно, и время от времени всплывают новые вопросы, ответов на которые у меня нет. Как с вопросом Дэвина о море. До сих пор не имею понятия, была ли я на берегу, купалась ли в чем-то крупнее реки на Пандоре или видела только по телевизору.

Как и всегда, стоит напрячься, боль тесным обручем обнимает виски. И единственное спасение — отвлечься и вернуться в настоящее.

Документы уже готовы и загружены в базу. Доступ мне открыт.

Со вздохом бросаю взгляд на пустой стол со спящим компьютером напротив и погружаюсь в чтение.

Тут много файлов: об истории Пандоры, результаты наших изысканий перед моей отправкой туда, видео и текстовые записи допросов всех, кто был в курсе деталей операции — как членов нашей комнаты, так и завербованных, — после моего исчезновения. Есть даже свежий отчет Ника, датированный прошлой неделей.

Рука сама тянется к нему, но этот документ я так и не открываю. Зачем? Проверить, написал ли напарник правду? Знаю, что написал. Не сомневаюсь, что про меня там нет ни одного дурного слова. Как и не сомневаюсь, что о наших личных отношениях во время нахождения на Птицеферме Ник умолчал.

Еще он должен был, как глава операции, высказаться по поводу моего психического состояния и дать оценку моей лояльности и верности — это обычная практика, и в конце рапорта каждый из нас обязан сказать несколько слов о работе коллег. Но читать о том, что написал обо мне Ник, еще более бессмысленно, чем перепроверять описанные им факты.