Птицеферма
Шрифт:
Тихонько усмехаюсь про себя — я доверяю ему больше, чем себе. По-прежнему. Всегда. Что бы ни было.
На самом деле, кроме отчета напарника, мне не помешает прочесть все, что имеется в «Деле о Пандоре», но это не на один час, а меня в любой момент могут потребовать к себе медики. Поэтому выдыхаю и решительно открываю то, что меня страшит, но интересует в первую очередь — список заключенных.
Документ заполнен разными шрифтами, что-то выровнено по ширине страницы, что-то по левому краю или идет столбцом справа. Такое чувство, что это не единый список, а собранная из разных источников информация.
Думаю о чем угодно: об исполнителях, о расположении абзацев на странице, — только не читаю.
В последний раз бросаю взгляд на пустой стол напарника напротив, набираю в легкие побольше воздуха и впиваюсь взглядом в первую строчку.
Мария С. Коннел (2639 г. р.)…
ГЛАВА 46
— Эм, ты в порядке?
Вздрагиваю. Даже не слышала, как открылась дверь.
Торопливо вытираю слезы тыльной стороной ладоней; поворачиваюсь, откатываясь от стола на стуле.
— Что ты тут делаешь? Ким сказала, Старик отправил тебя в отпуск.
Ник выглядит… хорошо. На самом деле хорошо. Улыбается мне, тоже рад меня видеть, как и я его, — вижу по глазам.
Пожимает плечом, убрав руки в карманы брюк.
— Да разбираемся ещё с моим отчетом, — усмехается. — Шеф суров и пригнал меня сюда с утра пораньше.
Так похоже на Старика — пока не получит желаемое, не отстанет.
Однако сейчас начальник меня не волнует. Смотрю во все глаза на стоящего напротив меня мужчину и чувствую, как по всему телу растекается тепло, будто я выпила что-то спиртное на морозе. И это идеально подходящее сравнение — близость Ника меня пьянит.
Сегодня он собрал волосы в хвост, и поврежденная на Пандоре бровь отчетливо видна — на ее кончике осталась лишь бледно-розовая полоска, пока еще чуть ярче общего тона кожи. Какие-то пару недель — и от моего первого опыта швеи не останется и следа.
— Убрали? — улыбаюсь. Ник смотрит вопросительно, и я касаюсь пальцем собственной брови в том месте, где у него недавно был шрам.
— Ааа, — понимает. — Да. Пара процедур. Тамара насела на меня и запретила тянуть время.
Да, с Тамарой я уже познакомилась заново. Чудесная женщина, но из тех, с кем лучше не спорить — себе дороже: она либо убьет пациента за непослушание, либо вылечит.
Повисает неловкая пауза.
Не знаю, что ему сказать. Единственное, что приходит на ум: ты прав, я дура, вернись домой. Прикусываю себе язык. Несколько дней без него — и я уже готова забыть про все свои страхи, связанные с нашими отношениями, лишь бы он был рядом. Прекрасно, Эмбер. Последовательно.
— Расскажешь, что с тобой? — Ник первым нарушает молчание; смотрит пристально. — Ты плакала, — тем не менее так и стоит у двери, не сокращая между нами расстояние.
Тоже боится, что не сдержится, если окажется рядом? Я за себя уже не отвечаю.
К счастью, вопрос напарника возвращает меня в реальность. Откатываюсь на стуле от стола подальше, предлагая Нику заглянуть в файл, открытый на экране.
— Читал?
Он делает к столу шаг. Только один. Будто
его на самом деле ударит током, если подойдет ко мне слишком близко.— Да. Вчера, — отвечает, поняв, что за документ я изучала перед его приходом; поджимает губы.
— Она была ветеринаром, — бормочу и отвожу взгляд.
А Сапсан и Рисовка на самом деле были мужем и женой. И их любовь не смогли загасить ни слайтекс, ни новое место жительства. Лишившись воспоминаний, они все равно нашли друг друга…
И умерли.
Просто так. Потому, что оказались не в то время и не в том месте.
— Угу, — отзывается Ник. — Я наводил справки. Благотворительный фонд помощи бездомным животным «Добрый друг» по-прежнему функционирует. Им руководит ее дочь. Если захочешь, ты можешь с ней встретиться.
Сглатываю. Дочь Совы — я хотела бы ее увидеть. Сказать, какой великодушной и самоотверженной женщиной была ее мать.
Киваю.
— Спасибо. Чуть позже я обязательно это сделаю.
Позже. Когда смогу рассказать о Сове без слез и кома в горле.
Мы считали ее старухой, Кайра и Чайка норовили напомнить ей, что «свое она уже отжила». А ведь Сове было всего пятьдесят два года… Младше матери Ника.
Мария Коннел — я запомню.
— Могу составить тебе компанию.
Глубоко ухожу в свои мысли и вздрагиваю от голоса напарника; перевожу на него взгляд. Наша ссора ни черта не изменила. Ни черта — ни для него, ни для меня.
Качаю головой.
— Я справлюсь.
Мне нужно вернуться, стать если не собой прежней, то новым самодостаточным человеком. Не хочу быть тенью. Даже тенью любимого человека — не хочу.
Видимо, что-то проскальзывает в моем взгляде, что Ник все понимает без слов — как всегда, чувствует меня. Отступает к двери.
— Ладно, я побегу. А то старик меня четвертует, — корчит веселую гримасу, закатывает глаза к потолку.
Всего несколько фраз: «вернись домой», «я люблю тебя», «я действительно дура», «давай больше не будем мазохистами». Сказать их — и все изменится. Все.
Не могу.
Ник усмехается, подмигивает мне на прощание и поворачивается к двери.
— Подожди! — вскакиваю на ноги.
Напарник оборачивается.
Черт-черт-черт. Он подумал, что я таки скажу те несколько фраз. Мне хочется провалиться сквозь землю.
Торопливо отвожу глаза, чувствуя, как кровь приливает к лицу.
— Я хотела спросить, где Мейси? — бормочу. — За эти дни я, кажется, видела всех наших. А ее — нет. Тоже в отпуске?
— Мейс уволилась.
— Что? — не в силах совладать со своим удивлением, все же вскидываю на напарника глаза. — Когда?
Пожимает плечом.
— Сразу после моего отлета на Пандору. Так мне сказали.
У меня ощущение, что, будь в моей голове шестеренки, как в старинных часах, сейчас они все завертелись бы с бешеной скоростью.
Не отдавая себе отчета в действиях, сама шагаю к Нику.
— Уволилась, зная, что ты полетел меня спасать? — сердце ускоряет бег. Не может быть, не бывает таких совпадений. Не верю!
Напарник морщится.
— Янтарная, прекрати. Это не она.
То, что мне не надо ему объяснять ход своих мыслей — несравненный плюс. Однако то, что он их не разделяет — весомый минус.