Птицеферма

Мой сожитель вымок насквозь. Вода с волос продолжает падать на лицо, застилая глаза. Ник выругивается вполголоса и начинает тереть полотенцем голову.

— Все хорошо? — отвечаю вопросом на вопрос, притворяя за собой дверь. — С Дэвином.

— Нормально, — напарник отмахивается; убирает полотенце, после встречи с которым его волосы торчат в разные стороны. — Этот жук — как таракан, даже радиации не боится. Нашел какой-то то ли гараж, то ли еще какую-то заброшенную постройку и переселился туда.

— Есть такая, — киваю. — Далековато.

Ник пожимает плечами.

— Побезопаснее и поудобнее, чем в шахте. Зажигалке и фонарю обрадовался и просил передать тебе «спасибо» и тысячу воздушных поцелуев… Эм, — замечает, что со мной что-то не так; спрыгивает с подоконника на пол, закрывает окно и подходит ко мне. — Случилось что? — пытается заглянуть в глаза, но я отворачиваюсь.

Неприятно признавать, но короткая беседа с Олушей потрясла меня слишком сильно.

— Янтарная, мне тебя пытать?

— Бить и загонять иголки под ногти? — уточняю сухо.

Все еще смотрю в сторону. Сейчас отпустит, просто нервы в последнее время ни к черту.

— Вроде того… Эм!

Резко вскидываю на него глаза. Его лицо мутное — пелена выступивших слез мешает видеть четко.

— Олуша беременна, — выпаливаю то, что душит меня изнутри. — И Филин пообещал ей, что пощадит ее, если она надавит на меня, а я принесу важные сведения о твоем якобы заговоре против него.

Абсурд: Пересмешник попал под подозрение в глазах Главы только из-за того, что честно победил в состязаниях. Это Ник отговаривал меня сегодня от мыслей о бунте, а не наоборот. Однако Филин, как всегда, уцепился за свою «блестящую» идею и не отступится.

Ник молчит.

Вытираю глупые слезы тыльной стороной ладони, чтобы видеть его лицо. Смотрит на меня, закусив нижнюю губу.

— Эм, я не знаю, что сказать, — признается затем.

Отвожу глаза.

— Даже не спросишь, сказала ли я ей что-то компрометирующее нас? Не обещала ли помочь?

— И так знаю, что не сказала, — в голосе Ника нет вопросительной интонации.

— Не сказала, — подтверждаю со вздохом.

Отступаю от него, поворачиваюсь вокруг своей оси, ища, что можно было бы ударить или разбить. Но ведь снова нельзя — наделаю шума и перебужу соседей.

— Ну хочешь, меня стукни, — великодушно предлагает Ник, верно поняв причину моих метаний.

— Не смешно, — огрызаюсь.

— Совсем не смешно, — соглашается.

ГЛАВА 31

Думала, что, едва добравшись до кровати, буду спать как убитая. Но не тут-то было — меня мучают кошмары. Не воспоминания, а именно кошмары: оторванные конечности, капающая с потолка кровь, мертвые младенцы, лопающиеся под ногами разбросанные по полу человеческие органы.

Мечусь по кровати, сминая простыню. Прихожу в себя на несколько мгновений и опять проваливаюсь в сон, посылающий мне новый кошмар. И так много раз, по кругу.

Просыпаюсь в очередной раз от того, что кто-то трясет меня за плечо. Кто, где, зачем — понимаю не сразу.

Рывком сажусь на кровати. Дышу тяжело, платье мокрое насквозь, волосы липнут к шее.

— Ты кричала, — слышу за спиной голос Ника. — Я подумал, что лучше тебя разбудить, пока не сбежались соседи.

— Спасибо, — бормочу; провожу ладонью по лицу, пытаясь прийти в себя. Меня все ещё потряхивает.

С улицы слышен шум до сих пор не прекратившегося дождя, но уже не ливня, как было, когда мы ложились. В остальном — темно и тихо; скорее всего, до утра ещё далеко и я проспала не больше пары часов. По ощущениям: лежала в неудобной позе несколько суток — все тело задеревенело.

Душно, тяжело дышать. Торопливо расстегиваю пуговицы у горла непослушными пальцами, приспускаю платье с плеч — мне нужно больше воздуха.

— Как ты? — напарник тоже поднимается, садится рядом. В комнате совсем темно, и я не вижу даже его силуэта — только слышу скрип кровати и чувствую движение воздуха.

— Порядок, — отвечаю. Получается хрипло, приходится прочистить горло. — Все нормально, правда. Просто кошмар приснился, — подтягиваю к себе колени, обхватываю их руками.

— Что-то вспомнила?

— Нет, — качаю головой. — Просто сон, — и замолкаю.

Говорят, что если рассказать о своем ночном кошмаре, то он скорее забудется. Однако говорить о реках крови из своего сна я категорически не готова. Впрочем, кровь и расчлененные тела на Пандоре я видела и наяву.

— Ник, — заговариваю первая, когда молчание затягивается, а напарник так и продолжает участливо сидеть рядом, вместо того чтобы отсыпаться перед тяжелым днем в руднике, — иди спать. Со мной все нормально.

— Точно? — его ладонь касается моего обнаженного плеча. Вздрагиваю. Кусаю губы, молчу. — Эм, это НЕ нормально, — констатирует Ник, на этот раз не став делать вид, что ничего не заметил. Не отвечаю. — Янтарная, ты меня боишься? — спрашивает до боли серьезно.

Мотаю головой, хотя и понимаю, что он не может увидеть моего жеста; крепче обнимаю колени. Мне нужен якорь, и пусть это будут мои собственные ноги. Нужно удержаться — наплаву, на поверхности, на границе черного безумия, в которое меня затягивает против моей воли. Хочу быть свободной, хочу стать прежней — уверенной в себе, верящей в то, что все можно изменить и всего можно добиться.

Вместо того чтобы лечь спать, Ник, наоборот, приближается ко мне. Чувствую его дыхание на своей щеке, совсем близко.

— Эм, повернись ко мне, — слишком настойчиво для просьбы и мягко для приказа.

Я ведь на самом деле его не боюсь — только не его. Но тело подводит, заставляет сжаться, когда он слишком близко — когда любой мужчина слишком близко. Пожалуй, наш прошлый секс можно назвать сексом в состоянии аффекта.

Пересиливаю себя и поворачиваю голову.

— Что?

— Ничего, — уверена, Ник улыбается. — Расслабься, Янтарная, — и мягко касается своими губами моих губ.

Первая реакция, которую подсказывает тело, — оттолкнуть и вскочить. Не думаю, что он станет меня удерживать. Вторая — остаться и плыть по течению, потому что мне на самом деле приятно. Третья, уже подсказанная не телом, а головой, — решать самой, всегда. Больше никаких «по течению».

Упираюсь ладонью мужчине в грудь, только теперь понимая, что он без футболки. Не отталкиваю, но останавливаю.

— Ник, — шепчу. — Не надо.

Он останавливается, однако не отстраняется ни на миллиметр. Его рука по-прежнему на моем плече.