Птичка польку танцевала

У бойца на ноге зияла глубокая рана. Анне хватило одного взгляда на кровавое месиво, из которого торчала уцелевшая кость, чтобы, пошатнувшись, вцепиться в край стола. Красноармейцы поняли, что медсестра из нее никудышная, и поручили заняться другими ранеными.

Пекарская разорвала полотенце, стала неловко бинтовать руку пожилому ополченцу. Повязка никак не получалась.

– Давайте лучше я, – сказал молодой боец, которому надоело ждать своей очереди на перевязку. Он был легко ранен в голову, его стриженные ежиком светлые волосы были окрашены кровью.

Парень отобрал у Пекарской полоску ткани, ловко смотал ее. Одной рукой он разматывал бинт, другой придерживал его на руке пожилого, расправляя ходы.

– Снизу вверх надо. Вот так…

– Я с германцами воевал в Первую мировую, – сообщил им пожилой. У него были пшеничные усы, как у солдата царских времен. – Тогда Бог миловал, без ранений обошлось. Только в плен угодил. Три года в Германии прожил.

– Ну, и как они? – спросил молодой.

– Кто? Германцы-то? В бою упорные, крепкие. А в плену терпимо к нам относились.

Заметив, что молодой недоверчиво покачал головой, он добавил:

– А что… Мы христиане, они христиане… Мы под конец в Германии свободно жили. Некоторые даже на немках женились.

Молодой усмехнулся, закрепляя повязку на его руке.

– И кем же ты у них работал, дед?

– Кем-кем… По специальности работал, я портной, мастер мужского пальто, – с достоинством ответил пожилой. На его армейском котелке была выцарапана фамилия «Епифанов». – Я и зарплату получал. Меня хозяин уговаривал остаться, но мне Германия не нужна. Я и язык-то ихний не учил…

Молодой вдруг рассердился.

– Брешешь ты все!

– Да ты еще на свет не родился, когда я там был, – обиделся пожилой. – Историю по книжкам знаешь.

– Книжки тоже люди писали, – огрызнулся молодой.

Он разорвал еще одно полотенце и сам перебинтовал себе голову, соорудив из двух полосок ткани белый чепец.

На кровати заворочался тяжелораненый. Он попросил воды. Анна поднесла к его губам ковшик.

– Жарко… – пожаловался парень.

Пекарская намочила тряпку и положила ему на лоб.

Кто-то хозяйственный принес дрова, растопил печь, нашел чугунки, чтобы приготовить еду. В избе запахло тушенкой, которая варилась вместе с картошкой и пшеном из сухпайков.

Вошли еще несколько человек.

– Скоро станет тесно, как в трамвае, – пошутил кто-то.

Красноармейцы были все вчерашние гражданские из московского ополчения. Каждый хранил свое воспоминание о самом дорогом, что он оставил в Москве. Даже если их довоенная жизнь была не очень счастливой, они сейчас не признались бы в этом.

Прибыли двое новых солдат. Оба были навеселе, их никто не знал. Что-то в их упитанных лицах и повадке заставило Анну вспомнить слово «ряженый».

– Чего вы тут прячетесь? – спросили они. – Комсостав давно разбежался. Надо сдаваться.

– Да пошли бы вы, – покосился на них молодой.

– Не верите? Ну, дело ваше… Возьмите это хотя бы.

Один толстомордый вынул из кармана листовки, положил на стол. Уже на выходе из избы он значительно добавил:

– Наше дело предупредить.

На немецких листовках был изображен красноармеец, избивающий своего комиссара. Парень с забинтованной головой скомкал рисунок.

– Значит, так. Группа наша небольшая, засечь сложно будет. Прорвемся.

– На рассвете пойдем… Переночуем и пойдем, – не сразу откликнулись красноармейцы. Всем хотелось отдохнуть.

Они стали обсуждать, где бы раздобыть материю для теплых портянок. Армия не успела перейти на зимнее обмундирование. У них не было варежек, и шинели уже не грели.

Раненый слушал их на кровати, прикрыв глаза.

– Нет, сегодня же и уйдем, – решительно сказал молодой. Он уже вел себя как командир. – Только провиантом надо запастись.

– Конечно. Вон сколько на улице живности бегает!

Солдаты поели, их разморило, некоторые задремали прямо на полу.

Анна опять смочила компресс для раненого и поднесла ему воды. Парень сделал глоток.

– Вы ведь нездешняя?

Узнав, что она из Москвы, он обрадовался.

– Я из Апрелевки. Почти соседи. А кем вы работали?

Анна ответила.

– Настоящая актриса? – недоверчиво спросил он.

Пекарская шутливо ощупала себя.

– Вроде настоящая.

– А как ваша фамилия?

Анна назвалась.

– Вспомнил. «Поедем в Уругвай»… Вот повезло мне. А меня Сашей зовут.

Он работал на кирпичном заводе. Собирался поступать в институт, потому что пообещал своей невесте, что выучится на инженера. При воспоминании о ней свет озарил его простое лицо.

– Она у меня культурная. В доме книжек полно… И меня заставляет читать.

В окно громко постучали.

– Немцы у леса!

Лес находился с глухой стороны дома. Похватав винтовки, красноармейцы выбежали наружу. В избе остались только Анна и раненый. На улице застрочил пулемет, прозвучало несколько выстрелов и наступила тишина. Анна подошла к окну: возле плетня стояли немецкие солдаты, у их ног лежал убитый красноармеец. Раздался выстрел, и один из немцев медленно осел на землю, а другие бросились стрелять по сараю.

От удара разбилось стекло избы, в окне показался ствол карабина. Анна сползла на пол. Хлопнула дверь. Вошел, озираясь, немец. Нордический красавец жестом приказал Пекарской идти на улицу. Анна послушно взяла пальто, но замешкалась, глядя на Сашу.

– Шнелле, – спокойно поторопил немец.

Когда она переступала порог, за ее спиной прозвучал выстрел.

Пленных погнали в сторону Вязьмы. По дороге к ним добавили еще гражданских и красноармейцев, и еще… Набралась колонна человек в триста. Мужчины несли на шинели раненую медсестру.

Девушка повторяла:

– Не бросайте меня, ребята. Мне еще пожить хочется.

И тот молодой, с забинтованной головой, шагал перед Анной по скользкой грязи, из-под его белого чепца сочилась кровь.