Птицы поют на рассвете

— Здорово саданули, — кивнул он на пробоину в стекле, будто увидел ее только сейчас, а не вчера, когда ехал в город. Дуло в дверцы сквозь рваные, плохо заделанные отверстия. На капоте виднелись вмятины.

— Да всю станцию разнесли, — откликнулся Алесь, и в голосе слышались довольные нотки. — Там эшелон с войсками стоял. Хоть и прикрыли сверху еловым ломом, а обмануть не удалось. Эх, и налетели! Машина далеко, за бараками стояла. А и ей всыпали. Только наши отбомбились, я к ней. Даже жалко стало — вся в осколках и вся еще тряслась.

— Давно дело было?

— А на прошлой неделе.

— И часто наши бомбят?

— Не так чтоб. А бомбят.

Алесь вел машину, не сбавляя скорости. Стрелка спидометра, все время клонившаяся вправо, недвижно залегла почти на самом нижнем делении. Какую-то долю секунды Кириллу казалось, что все еще несется по московскому шоссе, позади — казармы, впереди — полевой аэродром.

Он не заметил, как задремал. Машина накренилась, и он ткнулся в плечо Алеся. Толчок заставил его открыть глаза, он тревожно озирался, припоминая, где находится. Он увидел наконец Алеся рядом с собой и успокоился. Было приятно почувствовать плечо Алеся, это как бы уверило его, что теперь все уже надежно.

Кирилл возвращался из города.

Он обдумывал все, что произошло с ним в городе, и, кажется, мог быть доволен — кое-что удалось, и не плохо. Для начала, во всяком случае.

И аэродром, охраняемый эсэсовцами, и другой, ложный аэродром, и сухопарый Эрнст с угрюмым лицом, седоватая тетушка Алеся, и ее домик с зеленой калиткой на окраине, и патруль, остановивший Кирилла возле костела, — все это осталось там, в минувшем дне и минувшей ночи.

«Все в порядке, Гриша, — мысленно успокаивал Кирилл Ивашкевича. — Обошлось. Хоть и не без риска». Опять вспомнился патруль возле костела. Он улыбнулся, представив себе, как спокойно доставал из кармана аусвайз Петра. Аусвайз не вызывал сомнений, вид Кирилла — тоже. Пожилой, небритый, в залатанном пиджаке — вид у него, должно быть, и в самом деле неказистый. Потом пошел на улицу, где находится гебитскомиссариат. «А хозяин этой подлой конторы — большой генерал, — знал Кирилл. — Почему-то поставили генерала…» С той минуты, когда самолет поднялся над ночной Москвой, он не переставал думать об этом здании, которое только теперь увидел, не переставал думать об особом поручении. Операция «Кабан». «Если б иметь здесь своего человека, — смотрел он на окна резиденции гебитскомиссара. — Ладно, понадобится время». Так и в Москве сказали: понадобится время.

Машина снова подпрыгнула на ухабе, из-под колес вырвались грязные языки воды. Кирилла подбросило на сиденье, и он ухватился за планку над головой.

— Душу вытряхнешь…

Алесь промолчал. Над педалью газа чуть приподнялся кирзовый сапог, и тотчас убавилась скорость, точно машина начала выдыхаться. Она шла теперь у самой кромки дороги. Алесь внимательно смотрел перед собой.

«Молодец, Алесь, смышленый малый», — продолжал Кирилл думать о минувшем дне. Алесь кое-что сказал тетушке Зосе Христофоровне о Кирилле. Она испугалась, она очень испугалась, словно Алесь уже принес в дом страшную опасность. Тревога не покидала ее весь день. Потом успокоилась. Она все еще боялась, но сказала: пусть Алесь приводит своего друга, вечером придет и Эрнст, врач из Кельна, хороший человек, ему можно верить.

Кирилл думал об Эрнсте, сухопаром Эрнсте с угрюмым лицом. Вместе с наступавшими войсками он попал сначала в Польшу, потом его перебросили в этот город. В госпитале встретил Зосю Христофоровну. Иногда приходил в ее домик на окраине, посидеть, выпить кофе, поговорить.

«Ферфлюхте криг!» — вспомнил Кирилл гневные вспышки в глазах Эрнста. Война не нужна была ни ему, ни фатерланду, — размышлял Эрнст и тогда, когда вермахт с устрашающей быстротой захватывал одну страну за другой. Он готов защищать свою родину, свою землю, как гражданин, как солдат. Что поделать, если мир еще не может без войн! Но разве защита Германии требует вторжения в Польшу, в Россию? «Ферфлюхте криг!» Ничего доброго не может принести такая война. Теперь, когда что-то не заладилось в войне, мысль о крушении и вовсе не давала ему покоя. Гитлер выпустил океан крови и захлебнется в нем — это уже ясно. Хорошо, если сам. А если и немецкий народ? «Ферфлюхте криг!»

Он даже не растерялся, этот Эрнст, встретив у фрау Зоси чужого человека. Он был сдержан и суховат, но Кирилл понял, о чем тот думает и чего хочет. «Как сказал он?» — припоминал Кирилл. — А, он сказал: «Ничего лишнего от меня не ждите. Я не предатель. Запомните. Но я хочу конца войны. Хочу, чтоб она кончилась здесь, а не на нашей земле. Я не вам помогаю — Германии». — «Германии, конечно, — подтвердил Кирилл. — Вы же антифашист…»

Теперь Кирилл знал, какая армейская группировка проследовала восемь дней назад, какая и куда. Не об этих ли крупных воинских частях говорил генерал в Москве? Хорошая у Эрнста память! Он помнил даже номера некоторых историй болезни офицеров из этой группировки, заболевших в пути и направленных в госпиталь. Офицеры, бывает, кое о чем проговариваются, особенно в госпитале и при своих.

«Ай, Эрнст. Здорово же ты нам подвернулся. Здорово подвернулась Зося Христофоровна». Кирилл с удовольствием думал о домике на окраине.

Дорога с разгона влетела в березовую аллею и, зажатая с обеих сторон, потеряла свободу. Березы с шумом стряхнули стремительную стаю воробьев, точно кучу камней, которые никак не могли упасть на землю.

«Есть что сообщить Москве…» Пусть засекут там, что в семи километрах южнее города аэродром «липовый». А бомбить тот, что за рекой, прикрытый лесом, — это, братцы, и есть настоящий аэродром бомбардировщиков. Это он сам высмотрел, и это точно. Уж поездил он по окраинам… Никогда еще, смеялся Алесь, не возил он мясо на аэродром такой длинной дорогой. Можно было подумать, что заблудился и кружит…

У развилки Алесь повел баранку влево и свернул на изрезанный колеями мокрый проселок. Проселок вел в низину.

«А ресторан!..» — вспоминал Кирилл. Он даже залюбовался двухэтажным зданием на перекрестке шумных улиц. На стенах, выкрашенных в охристый цвет, изображены головы бизонов, хвостатые драконы, пантеры, медведи, точь-в-точь как на кузовах немецких автомашин, стоявших на мостовой вдоль тротуара. Вывеска — по-немецки и по-русски: ресторан «Шпрее». Присмотревшись к зданию, можно было заметить, что еще недавно было оно разрушено — пробоины на фасаде выложены свежим кирпичом. Федор, знал Кирилл, явился в городскую управу: так и так, хочет попытать счастья на предпринимательском поприще. Он принес расчеты, выкладки, убеждавшие, что дело стоящее и нужное — в городе же нет еще ни одного ресторана. В управе рассудили — предложение дельное, да и будущий хозяин ресторана внушает доверие: при большевиках сидел в тюрьме. Правда, состоял двадцать лет в коммунистической партии, но сама же партия отвергла его, — объявила врагом народа. «Начинайте», — сказали ему. Кирилл посмотрел в большое овальное окно: за столиками сидели немцы, должно быть, шоферы, ефрейторы и солдаты, проезжавшие через город, и, судя по их виду, служащие, работавшие в городских оккупационных учреждениях. Официантки разносили на подносах блюда. Кирилл вошел в ресторан, пробрался в угол, сел за свободный столик. Перед ним вырос Федор. Он бы и не узнал его, если б не басовитый голос, запомнившийся ему, если б не приплюснутый нос и шрам на щеке. Подтянутый, в черном костюме, в белой рубашке с бабочкой, чисто выбритый. «А мы, что ли, немцев не кусали?..» Неужели тот самый голос, произнесший тогда, в обкоме, эти слова, сейчас спросил его: «Вам что угодно, пан?» Сделал вид, что не узнал Кирилла. Или в самом деле не узнал. Пан так пан. «Так что?» — повторил Федор. «Бифштекс. Не очень прожаренный, с кровью». — «Хорошо, пан. На сладкое?» — «Ананас…» — «Пан шутит, конечно. Консервированную вишню не угодно?» Вот и пароль. Бифштекс с кровью… Ананас… И отзыв: консервированная вишня… На всякий случай, сказал Лещев, пусть Кирилл запомнит пароль и отзыв, мало ли что… Кирилл видел, как обрадовался Федор, когда сказал ему, чтоб слал в Снежницы машину за мясом. Хмурое лицо его посветлело. «Ох и ресторан же!..» — опять подумалось. А пообедал как!..

Кирилл проглотил слюну.

— Алесь, ничего не осталось пожевать? Есть, братец, хочется.

— В правом кармане. Хлеб с колбасой. Достаньте. Девчата из того «Шпрее» сунули.

Кирилл вынул из кармана Алеся завернутые в газету бутерброды, один ткнул Алесю в руку, другой сам стал есть.

— Жми, Алесь. Дотемна бы добраться к месту.

— Жму. — Алесь дожевывал бутерброд.

Дорога бежала уже посреди поля, оно все шире распахивалось перед ними.

Кирилл стал думать об Ивашкевиче. Возможно, и он к ночи вернется. Если б тоже удача! Он поймает Сариновича, этого прохвоста, помощника бургомистра. Кирилл почему-то уверен, что поймает. Припугнет его как следует, и тот сдастся. Саринович — правая рука бургомистра, тоже начальник. Он может многое сообщить о своем районе. Особенно о перевозках войск, о базах и складах… Важный район. Кирилл и Ивашкевич уже знали, что представляет собой Саринович. Трус. В свой хутор наезжает редко, утром прибывает, а к вечеру, засветло, возвращается в Лесное: приспособил в управе закуток — кровать, столик. Еще ни одной ночи не провел он дома: ночь же — партизанский день… А партизан он боится. Кирилл усмехнулся, вспомнив, как сказал Ивашкевичу: «Возьми и Петрушко. Посмотрим, есть ли соль в этом мужике…»

«Только бы все обошлось», — беспокоился Кирилл. Усталость уже не так сказывалась, и все, что приходило в голову, было успокаивающим, удачливым…

Впереди, далеко за полем, горбился холм. Дорога влезла на холм, потом торопливым зигзагом скатилась с него и, выпрямившись, вползла в деревню.

Деревня открывалась по-осеннему нелюдимая, занятая своими невидными делами. Показались длинные ряды коровников с множеством окошек в одну линию, с силосными башнями в конце, издали они походили на железнодорожные составы с высокими и толстыми паровозными трубами. Навстречу двигалась подвода с молочными бидонами. Дорога поблескивала рытвинами, в которых стояла вода, и подвода вгрузала в них то передними, то задними колесами. Расстояние между грузовиком и подводой быстро сокращалось, в переднем стекле, как на экране, уже хорошо виделась молодая женщина в поддевке и тупоносых сапогах с широкими голенищами. Вожжами понукала она тощую ребристую лошадь. Лошадь напряженно выбрасывала вперед ноги, судорожно цепляясь за землю, и мотала головой — вверх-вниз, будто иначе ей и с места не сдвинуться.

Алесь высунулся из кабины.

— Оксана! — окликнул он женщину, когда та поравнялась с грузовиком. Алесь остановил машину. — Здравствуй.

Женщина тоже остановилась.

— Здравствуй, — сказала она.

— Как живешь, Оксана?

Она усмехнулась:

— Как все…

— Значит, плохо.

Алесь достал из кузова мятое ведро.

— Все туда возишь?.. — на ходу ткнул он пальцем через плечо.

— А куда ж…

Наискось лежала серая тень, длинно повторявшая грузовик. Скорым шагом направился Алесь к пруду, хмуро блестевшему поодаль. Женщина смущенно взглянула на Кирилла, потом перевела глаза на пруд, где Алесь, присев на корточки, опустил в спокойную, замершую воду ведро. Вода дрогнула у берега и взломалась. Женщина повернула голову, и взгляд ее снова скользнул по лицу Кирилла. Он уловил в широко расставленных под длинными темными бровями глазах женщины затаенное любопытство.