Птицы поют на рассвете

— Еще что? — Кирилл старательно насаживал червяка на крючок.

— А еще — самые большие они сволочи на свете. Фашисты, — дернул удочку. — Сторонка тут у нас, знаете же, довольно тихая. Они и устроили в школе, за лесом у Черного Брода, госпиталь.

— А верно, что госпиталь? Или для отвода глаз?

— Госпиталь.

— Госпиталь не надо, пусть, — мыслям своим в ответ сказал Кирилл.

— Так я про другое. — Алесь смотрел, как колыхался, подхваченный теченьем, поплавок. — Я про другое. Готовили было тяжелораненых к вывозке в Германию. А позавчера — приказание: оставить, а порожняк, который пригнали за ранеными на узловую, загрузить трофейным скотом.

— Ну, им виднее, что делать. Скот ворованный грузить или тяжелораненых спасать. В этом, братец, мы им не советчики.

— У меня пока все, — сказал Алесь.

Помолчали.

— Ничего не изменилось? В пятницу в город? — повернул Кирилл голову к Алесю.

— В город. С мясом. В шесть утра.

— Подхватишь меня на шоссе. У поворота на Криницы.

Снова помолчали. Каждый ушел в себя. Потом Кирилл, как бы прерывая размышленье:

— Так вот, насчет казармы. Бомбить, братец, казармы дело не мое. Но побомбят, — обещал он. — А вот смолокурню надо бы посмотреть. Километр от Шахоркина моста, говоришь?

Кирилл развернул карту, отыскал квадрат, названный Алесем.

— Видите, — показал Левенцову и Толе Дунику. — Где-то здесь.

Левенцов посмотрел на этот квадрат и на тот, что справа, и на тот, что слева, и на верхний, на нижний.

— А место они правильное выбрали, — сказал. — Мы бы тоже остановились на нем. Станция, вон она, — опять уткнулся в карту. — Сколько тут? Четыре километра. В случае, станцию разбомбят, остаются три дороги под резину, — прошелся пальцем по карте. — На Снежницы, мимо Заболотья, через Дубовые Гряды… Да кто станет бомбить эту мышиную норку! По-моему, дельный у немцев расчет. До леса, если иметь в виду партизан, далековато, километров с пять. И говорить нечего, база у них на правильном месте.

— На правильном, Костя, — сжал Кирилл челюсти. — Но ошибаешься, мы бы, зная гитлеровцев, на нем не остановились. Нет. Алесь говорил: госпиталь у Черного Брода. Совсем близко. Знают же мерзавцы, госпиталь обходят наши бомбы…

Ясно, громить казармы, куда прибывают и откуда отправляются на восток гитлеровские войска, сейчас ему не под силу. Не идти же на крупную часть! Он сообщит Москве, и это сделают самолеты. А вот запасный бензосклад, разузнать бы, что да как… Надо увидеть, что там происходит, высмотреть подходы. Да и Шахоркин мост… «Белое пятно», черт возьми, скрывает много интересного, — размышлял Кирилл.

Они шли на Буды.

Пустынно и дико окрест — ни хутора, ни даже сторожки лесной. Только мочаги останавливали их. Опираясь о палки, которые вырезали, переходили они там, где было не так глубоко.

Вышли на открытое болотное место. Самое неприятное — открытое место и на нем преграда: болото, речка. В случае опасности и кинуться некуда.

Обогнули болото.

На вершине высокой ели Кирилл увидел ворону. Когда ветер колебал вершину, ворона вместе с нею качалась из стороны в сторону, словно росла на ней. «Ворона, — значит, селение близко», — насторожился он.

Так и есть. Показался взгорок, тот самый, до которого отряд добрался, когда сбросился с парашютами на Кабаньем острове, Кирилл узнал этот взгорок. А за взгорком смутно виднелись Теплые Криницы. И представилась Кириллу та дождливая ночь, припомнилось, как с Левенцовым и Михасем спускались со взгорка и по памяти искали хату Петра. «Она там, за дубняком».

Станция Буды уже недалеко.

Мост весь виден отсюда, из ложбины, — метров сто пятьдесят, не больше, прикинул Кирилл расстояние. Сложенные из камня устои и тяжелый бык посередине прикрыты тенью, и оттого кажется, что вода по эту сторону моста, затянутая косой громадой его отражения, остановилась, и там, где остановилась, тоже темна.

Турчина балка, вдосталь покрутившаяся по лесам, выбралась наконец на свободу и в этом месте раздалась, разметала воду, поднявшуюся почти до бровки, и затем послушно вошла под мост. Сквозь металлические ребра пролета продеты белесые лучи пристывшего к небу бледного солнца, и рельсы под ними казались слепящим продолжением этих лучей. Рельсы спускались в выемку и за медленным поворотом угасали. А за поворотом, вдали, виднелась железнодорожная будка.

— Не шевелитесь, — шепнул Кирилл. — Не шевелитесь и наблюдайте.

Левенцов и Толя Дуник прижались к земле. Ложбина, в которой они лежали, покрыта кустарником, кусты, как заслон, вылезли на края.

Вдалеке, справа, виднелась станция — обыкновенный деревянный желтый домик, выглядывавший из-за сосен, они положили на крышу свои длинные ветви. На запасном пути спрятался состав, засыпанный сверху еловым лапником. В бинокль Кирилл видел, как к вагонам задним бортом подваливали грузовики, на них скатывали бочки. «Пленные работают. Не иначе. Алесь говорил». Потом машины отделялись от вагонов и двигались по проселочной дороге вдоль железнодорожной насыпи. Проселок поворачивал на переезд и, не достигая моста, уходил в луг, на смолокурню. «Не один такой состав разгружен тут, — понял Кирилл. — Понаблюдаем обстановку. А потом что-нибудь придумаем».

— Толя, ты за мостом приглядывай. Хорошо приглядывай. Мост и часовой тебе скоро понадобятся, — сказал Кирилл. — Рассмотри подходы к мосту.

Толя Дуник не мог сообразить, зачем ему понадобится мост и часовой. Наверное, командиру сейчас что-то на ум пришло.

Часовой вяло ходил по мосту, поправлял автомат, сползавший с плеча, перегибался через перила и равнодушно глядел на воду.

«Ленивая, видать, тут работа. Все заклепки на мосту пересчитал, — подумал Толя Дуник, — теперь считает гребешки на воде».

— А, что делают! — Левенцов и Толя Дуник услышали, как скрипнул Кирилл зубами. — Прикладами пленных молотят. Свалился один, а немец молотит… Молотит… прикладом… Глядите.

Он дал бинокль Левенцову. Тот посмотрел, сунул Толе Дунику.

— И правда, самые большие сволочи на свете!.. — не мог успокоиться Кирилл.

Он потрогал карманы. Гранаты были на месте.

Толя Дуник вернул Кириллу бинокль.

День заметно убывал. Еще немного, и тень придорожного кустарника переползет через ложбину и, как одеялом, накроет ее.

Кирилл продолжал смотреть туда, где разгружали состав.

— Выстраивают пленных, — сказал он. — Ведут. Два охранника. Нет, вон третий. Перерыв, значит. Сделаем и мы перерыв. Потихоньку, хлопцы, отваливаем…

Кириллу вспомнилось, что за станцией Буды была когда-то школа. От станции вел к ней невидный проселок, заслоненный с одной стороны лесом. Здание, возможно, сохранилось, должно быть, там и находятся пленные.

Так и есть, колонна тронулась проселком.

Пожалуй, не стоит нападать, раздумывал Кирилл. Он опять потрогал гранаты в кармане. Напасть вблизи смолокурни, значит, сообщить немцам, что бензохранилище обнаружено. Ну и что? Усилят охрану. И пусть! Пусть усилят. Пусть караулят. Пока бензин только возят, а не берут, и громить смолокурню незачем. А убедятся, что ее никто не трогает, и убавят часовых. Не густо сейчас у Гитлера солдат, чтобы рота охраняла бензосклад в тылу, — вспомнился ему разговор с Лещевым. И все равно, нападать, пожалуй, не стоит. Экспромты — вещь рискованная, склонялся Кирилл к мысли ничего сейчас не предпринимать. Но что-то мешало окончательно утвердиться в ней. «А на войне сплошь экспромты…» Ему показалось, что перед ним пленный на земле, и немец прикладом колотит свалившегося пленного, и видел это еще отчетливей, чем тогда, когда смотрел в бинокль.