Публичное одиночество
Шрифт:
Кинематографическое сообщество, я убежден, осуждает войну в Ираке, но это не повод использовать для этого Каннский фестиваль – самый престижный смотр мирового кино. Это абсолютно политическое решение, которое оскорбило кинематографистов, и не только тех, кто участвовал в конкурсе…
Понимаете, Мур – это такой храбрый, порядочный, цельный человек, для которого война в Ираке стала откровением.
Но разве раньше не было понятно, что девяносто процентов американцев не знают, где Ирак находится? А когда бомбили Косово, они серьезно хотели убедить мир, что защищают албанцев?
Фильм Мура – это не более чем хороший репортаж, как, скажем, у нашего Аркадия
А как вручалась премия… Никогда они не принимали так ни Бергмана, ни Феллини. Я испытал чувство неловкости и несправедливости. Если бы эта картина получила специальный приз жюри или даже дали еще одну «Пальмовую ветвь», но не бросили к ногам политического решения престиж Каннского фестиваля, я бы это понял.
А так – понять не могу. (I, 106)
(2005)
Интервьюер: Но была все-таки обида в Каннах? Вы даже заявляли тогда, что ноги вашей больше не будет на этом фестивале…
Там было другое.
Было глубокое разочарование оттого, что Жиль Жакоб <директор Каннского фестиваля> за два дня до окончания фестиваля сказал, что
«Пальмовую ветвь» дадут «Утомленным солнцем». Я расслабился – и получил в солнечное сплетение.
Это было неожиданно. Это была простая человеческая обида, ощущение несправедливости.
Зачем тогда даете надежду?!
Хотя тоже глупость, что значит – давайте или не давайте… Чего ты сам себя этими надеждами тешишь?
Я люблю Тарантино, но тогда его стилистика показалась мне формальной. Я считал, что картина Кесьлевского «Три цвета: «Красный» более глубокая и серьезная.
Это потом я понял, что Тарантино – это такой летящий поэт, который все время тебе подмигивает: а вот я могу так и вот этак. Он искрится как бижутерия на костюме клоуна, и в этом его свежесть и абсолютная отвязка от любых канонов. (II, 48)
(2010)
Интервьюер: Есть ли у Вас какие-то прогнозы по поводу того, как примут фильм < «Утомленные солнцем – 2» > в Каннах?
Никаких прогнозов…
Говорят, что Вы приложили некоторые лоббистские усилия, чтобы именно ваш фильм представлял там Россию. Это правда?
Если считать лоббистскими возможностями, что во Франции меня знают лучше, чем кого бы то ни было из наших режиссеров, то это может быть правдой. Но специально я, разумеется, ничего не делал. Во Франции с успехом прошла ретроспектива моих картин, состоялась премьера «12», я читал мастер-класс при полном зале. И если после всего этого выходит новая картина этого режиссера и ее берут в Канны… Ну, как говорится, полжизни работаешь на имя, полжизни имя работает на тебя.
А все эти разговоры – я и «Оскар» себе как-то там пролоббировал, и венецианский «Лев» не настоящий, а так, херня какая-то, вынесли, дали, чтобы не вонял, – меня это все мало волнует.
Я переформулирую вопрос: считаете ли Вы, что из всех наших фильмов, снятых за отчетный период, именно у вашего самые большие шансы победить?
Я вообще никогда в жизни не думал о том, какое на кого может произвести впечатление моя картина.
Считаю ли я, что наша
картина самая достойная? Избави бог. Но мне кажется, что в ту политическую и художественную программу, которая выставляется на этом конкретном фестивале, мой фильм может вписаться вполне естественно. (II, 62)(2010)
Интервьюер: Много говорится о том, будет ли ваш фильм на Каннском кинофестивале.
Я не знаю.
Директору фестиваля его показали, а там – как он решит… И для меня не имеет никакого значения, буду ли я в основной программе или вне конкурса. Главное – чтобы показали. Это очень помогает в дистрибуции фильма. То есть к Каннскому фестивалю я отношусь очень прагматично. И никаких иллюзий по поводу призов не имею. Я все это уже пережил.
Да, в 1994 году Вам помешал Тарантино. Его «Криминальное чтиво» тогда всех очаровало, и «Золотую пальмовую ветвь» отдали ему, Вам – только Гран-при…
Зато он с «Чтивом» «Оскар» не взял, а я с «Утомленными солнцем» взял! (II, 67)
(2010)
Интервьюер: Так что все-таки произошло в Каннах? Действительно олимпийский принцип работает «важна не победа, а важно участие»? Что случилось на самом деле?
Послушайте (вот информация с одного из сайтов): «Михалков ничего в Каннах не получит, – сказала мне в самом начале фестиваля французская журналистка. – Не только потому, что фильм явно слабый, но и потому, что вы (оппоненты Михалкова) сделали все для того, чтобы мы поняли – дать ему награду, значит, поддержать тоталитарные тенденции в России, а для Канн это невозможно».
Ну, братцы, это вообще называется политический донос.
А когда вышедший торжественно из Союза кинематографистов России великий Отар Иоселиани, который тридцать лет живет за границей и к Союзу кинематографистов имеет отношение такое же, как я к юриспруденции в Китае, пишет письмо на Каннский фестиваль, в дирекцию Каннского фестиваля, с требованием вынуть из программы картину Михалкова и в крайнем случае, если это невозможно, для того, чтобы «удержать лицо», они должны взять его картину в конкурс тоже.
Ну, ребята, это как вообще называется? Это что за рынок вообще? О чем разговор идет? И вот на этом уровне вы хотите строить кинематограф, судить его и разговаривать с людьми?
Не получится. (VI, 9)
(2010)
Но бог с ним…
Важно другое. Когда русская картина появляется в конкурсе Каннского кинофестиваля, где из двухсот сорока восьми картин выбираются семнадцать, и среди них фильм от России – как бы вы лично ко мне ни относились, это все-таки, ребята, наша родина. Просто из приличия, что ли, надо не только агрессию проявлять…
Но, к сожалению, этого не случилось и на Запад отсюда была дана информация о том, что фильм – просталинский. А там уже абсолютно не важно, так это или не так. Это как бацилла, разбираться не будут.
Правда, один французский журналист после просмотра сказал мне: «Если это просталинский фильм – то я готов стать сталинистом»… (I, 149)
«Кинотавр»
(1995)
Все эти «кинотавры»… это обыкновенное играние в кого-то.