Публичное одиночество

Внутри «Лужников» строить посчитали нецелесообразным. Получилась разница в сто метров. Хотя для нас было важно иметь выход к воде, это всегда дает иные возможности: можно на «трамвайчиках» привозить гостей, устраивать там какие-то брифинги, как в Венеции или в Каннах. Москва-река не хуже.

Предполагается также, что у «Лужников» появится пешеходная зона с подземными стоянками.

Я уже десять лет об этом говорю и выгляжу комично.

Однако после встречи с Собяниным я надеюсь, что наше дело не будет остановлено. (XV, 80)

(2013)

Интервьюер: Строительство Дворца выльется в миллиарды рублей. Неужели в этом случае цель оправдывает средства? Может, будет лучше, если эти деньги пойдут на восстановление Музея кино, на поддержку ВГИКа, на производство новых картин?

Знаете, это такое внешнее заблуждение. У Московского международного кинофестиваля должно быть место, где жить. Это престиж города, страны. Другой вопрос, если фестиваль не нужен ни стране, ни Москве, то деньги, наверное, можно отдать другим. Но я убежден, что этот фестиваль просто необходим – как возможность живущим в Москве и приезжающим увидеть практически полный расклад кинематографической палитры в мире.

Я не говорю: отнимите у того и отдайте мне! Но если в Москве есть Дворец музыки, есть театры, которые построены Москвой, например, Et Cetera, есть другие организации, которые так или иначе являются центрами культуры и были построены на бюджетные деньги, то почему у Московского кинофестиваля до сих пор нет своего дома?

Мне кажется, он должен быть.

Вы говорили, что во Дворце помимо ММКФ, который идет всего десять дней в году, будут проходить и другие фестивали. Кого Вы бы хотели видеть на этой площадке?

Понимаете, Дворец не будет моей частной собственностью! Я ратую за то, чтобы у фестиваля была своя прописка. Кто будет им руководить – не знаю. Сегодня я, а завтра, может, и другой человек. Я считаю, что фестивальная команда должна работать круглый год, чтобы сам фестиваль стал лучше. Да, я хочу, чтобы во Дворце проходили и студенческие фестивали, и «Святая Анна», и фестивали любительских фильмов. Словосочетание «Фестивальный центр ММКФ» абсолютно не означает, что там будет только наша команда. Каннский кинофестиваль проходит во Дворце фестивалей и конгрессов, а все остальное время там и джазовые фестивали, и мода, и все, что угодно. (I, 165)

КИНСКИ НАСТАСЬЯ

(1991)

Интервьюер: Ваши впечатления о работе с Настасьей Кински?

Когда я вошел в картину «Униженные и оскорбленные», она уже некоторое время была в процессе съемок, поэтому я не застал ее в самом начале.

Вообще она оказалась в ужасных условиях… Без знания языка актеру трудно работать с партнером, вступать в действие. Поэтому она была очень зависима от своего состояния больше, чем от партнера, а это не помогает поискам верной атмосферы.

Настасья – замечательная артистка, трепетный человек, очень терпеливый… Но насколько бы ей хватило терпения, если бы работа продолжилась чуть дольше?

Мне порой было стыдно за те условия, в которых она оказалась на киностудии имени Горького. Но она понимала, что это объективные условия, которые унижают не только лично ее, сколько всех работающих на студии. (II, 20)

КИРИЕНКО

(2000)

Интервьюер: Когда Вы попросили Сергея Владиленовича Кириенко в прямом эфире пропеть вместе с Вами «Отче наш», не было ли это «партийным православием», попыткой сделать сильный ход в предвыборной игре?

Клянусь, не было никакой игры. И дело не в том, кто был прав или не прав…

Просто, на мой взгляд, Кириенко – замечательный, талантливый и очень опасный автоответчик – answering machine. Ему задают много вопросов, и он на все эти вопросы последовательно отвечает. Он общается с людьми тоном человека, знающего абсолютно все.

Поэтому, когда я увидел, что он начинает меня выводить на вопросы, к которым он заранее подготовился, я просто предложил ему начать сначала, с обретения общего языка. Ведь язык русского человека в основе своей питается христианской верой.

На меня многие после этой передачи накинулись: «Почему Кириенко должен был петь „Отче наш”»?

Да ничего он не должен. Просто после его отказа всем стало понятно, что он говорит на своем языке, а я – на своем, хотя, безусловно, для меня это совершенно не повод его осуждать.

Но, по-моему, если уж ты начинаешь говорить сверху вниз и всем своим видом даешь понять, что знаешь ответы на все вопросы и можешь разговаривать на любом языке, тогда ответь мне, православному человеку, как сегодня жить и зачем? (II, 34)

КИТАЙ (1990)

Что же такое сегодня Китай после потрясшей мир трагедии на площади Тяньаньмэнь?

В стране жесткая военно-полицейская система, спокойно уживающаяся со свободным развитием форм частных инициатив, крайне заинтересованная в развитии международных отношений и проникновении в страну иностранного капитала на самых выгодных для последнего условиях, но без заискивания и унижения перед ним.

Скажу больше, неподдельное высокомерие ко всему некитайскому основано на пережившей несколько тысячелетий великой культуре, в которую входят и сорок лет военного социализма с десятилетием варварской, но «культурной» революции, а также на огромном человеческом потенциале. Для китайца любой некитаец – представитель нацменьшинства, кто бы он ни был. Естественно, крайности таких проявлений не вызывают во мне симпатии, но в целом это есть одна из основ национального самосознания, почти полностью утерянного в Советской России. Хочу уточнить: не гордыня, не фанаберия и чванство, коих у нас предостаточно, а здоровая гордость, как неотъемлемая часть самосознания народа.

<Снимая «Ургу»>, большую часть времени мы работали в Хайларе. Это районный центр Внутренней Монголии Китая в восьмидесяти – ста километрах от России, по масштабу равный приблизительно Подольску. Пыль, грязь, печное угольное отопление, нехватка воды, почти полное отсутствие городской цивилизации, голодный паек электроэнергии, сложные жилищные проблемы. И в этом городке ни одной очереди. Фрукты, например, включая не растущие в этих местах бананы, киви, ананасы, в избытке и везде по цене примерно пятьдесят – девяносто копеек за килограмм. Мясо всех сортов, свежая рыба, креветки и раки, птица, овощи, мука и мучные изделия, рис, всевозможные пряности и приправы – все это везде и всюду, а цены на рынке очень часто ниже, чем в магазине. Гигантская сеть точек общественного питания, где обильный обед из пяти-шести блюд, включая алкоголь, не превышает в пересчете на наши деньги четырех или пяти рублей с человека. Товары из кожи, меха, хлопка, шелка, шерсти, всевозможных тканей – почти все производятся частными, арендными или кооперативными руками по лицензиям мировых стандартов и опять же в изобилии в любой торговой точке – и государственной и частной.

Аптеки города Хайлара!.. Не хочу тратить время на описание, но ежели бы не видел своими глазами, то не поверил бы.

Все это было достигнуто за несколько последних лет (такой уровень). А Хайлар по понятиям китайцев район бедный, не юг, не Шанхай. «Здесь все дороже!» Только подумать, накормлено и одето более миллиарда человек, почти пять наших союзов, и думается, что россиянам, живущим на протяжении почти четырех тысяч километров рядом с Китаем, есть о чем подумать и чему поучиться.

Из моих довольно обширных общений я могу сделать вывод, что Китай в его приграничных с нами районах нуждается в расширении производства из-за избытка людских ресурсов, а кроме того, он жадно ищет рынки сбыта, причем торговать он готов на самых разных условиях, в том числе бар-терно и даже за рубли… Более того, многие китайцы готовы продавать свой труд на территории России, но думаю, что, как и всегда, вопрос упрется в грамотность организации этой акции, если таковая будет осуществляться.