Публичное одиночество
Шрифт:
И меня оставили одного.
Как только закрылись двери (лампадочки я зажег), все: дом начал негодовать. С двух до половины седьмого я не мог уснуть. Я вставал, ходил. Что-то там было такое… Я чувствовал энергетику дома, который пытается понять: кто такой, почему он здесь ходит, почему он здесь ходит ночью, когда вообще не положено, что он тут делает, почему он улегся в кровать?! Много чего я там передумал и переговорил сам с собой и с моим домом, и где-то в половине седьмого я уснул, и меня разбудили в половине восьмого.
Как будто я вообще спал часов двенадцать! Абсолютно легкий!
Я уснул
И я поехал на съемку, на первый съемочный день абсолютно в другом состоянии. При том не то чтобы я знал, как снимать, нет, но я ничего не боялся. Я был заряжен. Я поехал – и все.
И мы – покатили! (V, 7)
МОДА (1980)
Мы неправильно понимаем слово «мода».
Она не навязывается откуда-то извне (даже мода в одежде). Мода возникает, когда мы все более или менее склонны к чему-то двигаться.
Кто-то дает идею, но ведь все мы развиваемся синхронно. И если меня что-то волнует, то я тешу себя надеждой, что это волнует не только меня… (I, 12)
МОЛИТВА
(1994)
Интервьюер: Бывают ли у Вас моменты, когда Вы… в состоянии «ничего я не знаю, ничего я не могу»?
Бывают.
Но есть одно средство – молиться. Причем не фарисейски. Если ты не лукавишь, если вспоминаешь о Боге не только тогда, когда тебе плохо: за что, Господи, мне так плохо; но когда еще говоришь: за что, Господи, мне так хорошо?
Это единственное средство обрести духовное равновесие, покой, силу, уверенность или по крайней мере осознание того, что ты не один… (I, 65)
МОЛОДЕЖЬ
(1984)
Вопрос: Что Вы думаете о современной молодежи?
Меня беспокоит, что подростки в поисках истины, которую молодежь во все века пытается добыть самостоятельно, обращаются иногда не по тем адресам.
Честно говоря, меня не касается, как они стригутся или не стригутся, во что одеваются. Но вот когда встречаешь в подъезде, на пляже или в городском сквере бутылки, бумажки и окурки после молодежных посиделок – это мне представляется чем-то большим, чем проявление неаккуратности.
Это посерьезнее. Это – неуважение к месту, к земле, где ты живешь. Здесь, на мой взгляд, таится безнравственность. Я вообще исповедую упругие отношения человека с жизнью, с землей. В народе давно сформулировано – как аукнется, так и откликнется.
Нужно иметь внутренний авторитет против таких вещей, а его человек вырабатывает сам. (II, 7)
(2013)
Молодежь не знает, кто такой Александр Невский, Ленин (не к ночи будет помянут). Мы имеем дело с темнотой. Ничего не меняется. Все события мы наслаиваем на ту почву, которой не дана реальная оценка. Люди до сих пор не понимают, что произошло двадцать лет назад.
Что
могут сделать профессионалы против тотальной безграмотности населения?Я, Никита Михалков, хочу знать, куда мы идем, что – хорошо и плохо. И еще, убежден, что наше сопротивление безнравственности, пошлятине бессмысленно без политической воли государства. (XV, 84)
МОНАРХИЯ (1993)
Я считаю, что идея монархии вовсе не абсурдна, а единственно возможный шанс.
И до тех пор, пока не возникнет нормального отношения к тому, что произошло в 1917 году и в 1918-м, и не будет покаяния, то не будет у нас ни мира, ни справедливости, ни порядка.
Будет борьба – и только.
Я не говорю: давайте приведем царя, и он нас рассудит. Но образ этот как бы восстановит и определенный образ страны… И пока не будет решен данный вопрос – не настанет у нас мира, как бы иронично к этому сегодня многие ни относились…
Англия, Швеция, Дания, Япония – зачем им короли и королевы? Мне думается, что это удовлетворение исторического образа жизни.
Если бы у нашего народа не было монархического менталитета, возможен ли был сталинизм в России? Нет! Я сейчас смотрю хронику тридцатых– сороковых годов и говорю вам: признания в любви к «отцу всех народов» были искренними.
А Хрущев разве не был царем? А Брежнев?
Могли ли мы восемь лет назад представить, что с трибуны Мавзолея Ленина будут выступать люди, держащие двуглавого орла и трехцветные знамена, да еще сгонять с этой трибуны Генерального секретаря ЦК? (I, 50)
(1994)
Я считаю, что единственно верная форма правления в России – это конституционная монархия. Но к ней надо перейти не с помощью революций (при которых одних, образно говоря, напившихся крови комаров заменяют голодные, которые станут пить еще больше), а эволюционным путем. (I, 54)
(1998)
Будущее России – это просвещенный консерватизм и конституционная монархия.
Сейчас об этом говорить глупо, потому что все равно будет предано осмеянию: «Ишь, чего захотел!» Да и действительно может быть похоже на комедию вроде организации дворянских собраний и английских клубов. При том что в дворянском собрании есть люди, которые имеют к этому отношение и пытаются сохранить корневую систему.
Но полно и другого. Я видел человека с лицом, над которым Господь работал не очень долго. Он дал мне свою визитную карточку: «Виктор такой-то, князь». Князь Витёк. Я не их имею в виду…
Но когда мы говорим о национальной идее, я думаю, что она будет вызревать вместе с идеей монархии. Рано или поздно мы поймем, что это был необходимый баланс для России, возможность обращаться к тому, кто решает все вопросы… (I, 76)
(1999)
Дело в том, что любая мысль, преждевременно высказанная, превращается в свою противоположность.
Я не хочу раздражать людей муссированием вопроса о монархии. Это моя субъективная точка зрения.