Публичное одиночество

Повторяю, я в трудном положении. Мне, как верующему, обсуждать, а тем более осуждать житие святых мучеников не очень к лицу.

Николай II одна из самых трагичных фигур в русской истории. Но на ее примере дискредитировать идею монархии – как явление, как институт – невозможно! (XV, 44)

МОНАСТЫРЬ

(2000)

Я очень много езжу по стране и всегда, где бы ни был, если в тех местах действует монастырь, захожу туда без какого-либо миссионерского пафоса, просто разговариваю с верующими, смотрю, стою на службе.

И могу сказать: что есть жизнь страны, которая у всех на виду (политика, экономика, пресса, телевидение), все то, что мы называем социумом; а есть жизнь, которая, слава Тебе Господи, пока проистекает сама по себе. Есть слой жизни, развивающийся совершенно самостоятельно, без участия государства, общественности.

Я вижу, как из руин поднимаются монастыри.

Поначалу игумен вообще может быть один, потом вокруг него собираются человек пятнадцать, и не только монахи и послушники, но и бывшие алкаши, бывшие уголовники, еще кто-то. То есть надежда найти пристанище может притягивать и нездоровых, брошенных, потерянных, растерзанных, не имеющих возможности найти ответ ни на один вопрос.

Хотя, конечно же, в одном месте может быть так, в другом – иначе. К примеру, при Свято-Успенском женском монастыре в селе Дунилово Ивановской области открылась церковная школа для девочек от трех до четырнадцати лет. Началось с того, что они стали сами писать иконы, каждая своего святого. Не было ни бумаги, ни красок, ни карандашей. Рядом строились новые русские, грузовики привозили щебенку. И девочки собирали разноцветные камешки, пробовали их на зубок, если мягкие – в кармашек, и из них мешали краски.

Я видел эти иконы, ими самими для себя писанные. Это было пять лет назад. А сегодня это уже школа, где проходят Закон Божий, иностранные языки, математику, все общественные науки.

Кроме того, при монастыре двести гектаров земли, их распахать и засеять – тяжелейший труд. Но вокруг монастыря образовалась всеми ощутимая аура реальных чудес. Зола не превращается в муку, но еще четыре года назад вокруг была просто омерзительная жизнь, как может быть омерзителен распад, а сегодня люди пытаются быть самодостаточными.

Культура монастырской жизни такова, что она всегда была основой жизни для окружающих. (II, 34)

МОНЕТИЗАЦИЯ

(2005)

Интервьюер: Почему народ из-за монетизации вышел на улицы? В нашей новейшей истории были и более тревожные моменты, а никто не митинговал!

Думаю, это связано с тем, что раньше страха было больше. Даже лет двадцать назад в похожей ситуации никто бы не вышел митинговать.

Если помните, была страшная история – расстрел демонстрантов в Новочеркасске. Но кто в то время об этом знал?

В этом смысле нынешняя свобода информации – большой прогресс и завоевание. С другой стороны, есть ощущение, что раньше было хорошо, потому что все молчали, а теперь плохо, потому что все об этом стали говорить.

Это абсолютно не так.

И раньше хватало безобразий, но сейчас появилась счастливая возможность – выйти и высказаться.

Правда, есть и другая крайность. Один старец сказал, что «публичное восхищение придает разумности любому дураку», и этим, к сожалению, очень многие пользуются в интересах собственного пиара. (I, 114)

МОНГОЛЫ

(1992)

Я очень глубоко чувствую неразрывную связь монголов со степью. Они не могли бы существовать больше нигде в мире, я представляю себе, какое мучение для них надевать костюм и галстук. Это же совершенно неестественно. Они становятся совершенно другими людьми, потому что разрушается их внутренняя гармония.

Для монгола степь – это он сам. Биологически.

Проскакать пятьдесят километров верхом на лошади или зарезать овцу для монгола – это его жизнь, в то время как для легкомысленного туриста, согласно его так называемым «цивилизованным» представлениям, это выглядит как варварство, или жестокость, или бог знает что еще. (II, 22)

Монголы и русские

(1992)

У монголов и у русских почти три века общей культуры, даже наша кровь перемешана с монгольской. Я считаю, что у всех людей географический характер, но духовный пейзаж, оставивший неизгладимый след на характере жителей степей, не обязательно должен отличаться от духовного пейзажа людей, которые живут на берегу океана.

С этой точки зрения русские и монголы очень близки из-за огромных просторов, на которых они живут. (II, 22)

МОНИКА

Интервьюер: Вы Клинтону в ситуации с Моникой <Левински> по-мужски сочувствуете?

Я считаю, что личная жизнь человека – не предмет обсуждения ни для кого.

Это чудовищная бестактность американского общества.

Вся эта история вселяла в меня большую симпатию к Клинтону до того момента, как он стал извиняться перед женой, перед Моникой. Правда, у нас разные культуры.

А самое страшное – это фигура самой Моники.

Мне очень жаль, что в Америке это считается нормой. (II, 31)

МОНИКОНЕ ЭНЦО

(2009)

Вопрос: Правда, что ваш итальянский монтажер умыкнул у Вас режиссерский вариант «Сибирского цирюльника» и требует за него двести тысяч долларов?

Это, к сожалению, неправда, ибо я предпочел бы такой исход, нежели тот, который случился.

Выдающийся монтажер, художник, мой близкий друг Энцо Мониконе ушел из жизни в прошлом году… (XV, 41)

МОНТАЖ

(2012)

Вопрос: Умеете ли Вы монтировать видео? Есть ли куски ваших фильмов, которые монтировали Вы сами?

Я все свои картины монтирую сам. Другой разговор, что кнопки нажимает другой человек…

До определенного времени (до картины «Очи черные») я предполагал, что монтажер – это склейщик или склейщица. Тогда еще не было электронного монтажа, и ты сидишь рядом с монтажером и говоришь: давай возьмем подлиннее вот этот кусок, этот кусок и так далее, и так далее. Коробок тысяча, «срезки» это называлось. Это была кропотливая, трудная работа. Так работали и монтировали неплохое кино.