Публичное одиночество

Посмотрите, как много сейчас повсюду говорят о милосердии и как мало в него верят те, кто в этом милосердии нуждается. Наверное, есть что-то в этом недоверии глубокое, подсознательное, то, чего и словами-то объяснить нельзя. Наверное, потому, что вместе со многим другим тот самый социалистический эгоизм вытравил из людей веру в то, что кто-то может что-то делать бескорыстно, и не для того, чтобы деньги отмыть, а чтобы душу очистить.

А разве экологическая ситуация – это не результат того же эгоизма?

Когда предприятие, выполняя план любой ценой, уродует природу, уничтожает жизнь, что это такое, как не эгоизм?

Эгоизм временности, сиюминутного насыщения, эгоизм потребителя, захватчика, оккупанта, ну кого угодно, только не творца и не истинного хозяина. (I, 33)

ЭКРАНИЗАЦИЯ

(1980)

Я считаю, что экранизация любого литературного произведения не может и не должна быть иллюстрацией к нему. Иначе мы вообще бы не читали книги. И выглядело бы это приблизительно так: «Вы читали «Войну и мир»? – «Нет, я смотрел фильм…»

Представляете, до какой бедности мы могли бы докатиться?

Задача кинематографиста – переложить классическое произведение в такой интерпретации, которая заставила бы по-новому на него посмотреть. И в первую очередь это касается произведений, которые мы «проходим» (ненавижу это слово) в школе. Не сомневаюсь, что очень многие после изучения романа в школе в руки его взять не могут, именно потому, что там его «проходили» или «разбирали».

Когда мы приступали к экранизации «Обломова», я специально взял экземпляр романа в школьной библиотеке.

И что же я обнаружил?

Те страницы, которые необходимы были для школьной программы – начало романа, сны Обломова и финальные сцены – были замусолены до дыр, почеркнуты и даже вырваны; остальные являли собой девственную чистоту.

Но разве по трем-четырем сценам можно судить о произведении Гончарова? Ведь следствием этого будет какое-то искалеченное восприятие.

Мы пошли по своему пути в фильме, и наша картина, убежден, в первую очередь вызовет споры среди преподавателей литературы…

Когда мы работали над картиной «Неоконченная пьеса для механического пианино», это тоже была экранизация. Однако, экранизируя Чехова, мы не стремились к доподлинной точности переноса его пьесы на экран.

Мы взяли пьесу «Безотцовщина», дополнили ее в сценарии записями из дневников Чехова, использовали его рассказы. Главное для нас было – не нарушить ткань чеховской драматургии.

Так и с романом Гончарова. Мы пытались дать свою трактовку романа.

Как к нему обычно подходят?

Герой – ленивый человек, лежит на диване, бездельничает, а между тем… Нет, не нужно было сегодня ставить картину, чтобы осудить крепостное право. Хотелось подойти к роману не с социальной, а нравственно-этической стороны.

Присмотримся повнимательнее к Илье Ильичу Обломову: ведь это человек, который никому в жизни не сделал зла. Да, у него были крепостные, но ведь они были у всех помещиков. Сегодня надо оценивать характер Обломова совсем в другом аспекте. Обратите внимание, он не «вырывал зубами» свое благополучие, не лез в драку за чины, награды, не рвался к власти – в то время как остальные вокруг него…

А рядом был Штольц – деловой, прагматичный, точно знающий, как поступать и что делать.

Проблема «обломовщины», вокруг которой толкутся в школе, сегодня уступила место «штольцевщине» – проблеме холодного прагматизма.

Вдумайтесь, мы иногда дружим с человеком до тех пор, пока он нам нужен, а использовав его, быстро к нему охладеваем. Мы благородны, честны, но порой лишь до известного предела – пока это не идет вразрез с нашими личными интересами. На этом основан внутренний конфликт фильма – между честным и мягким Обломовым, которого играет Олег Табаков, и прагматиком Штольцем, в роли которого снялся актер Юрий Богатырев. (I, 12)

(1980)

Интервьюер: Споры по поводу проблем экранизации не утихают до сих пор. Какими принципами Вы руководствовались, работая над фильмами по произведениям Чехова и Гончарова?

Самым важным для нас было постичь и раскрыть внутренний мир самого автора.

Почему, например, Гончаров, тончайшая и чувствительнейшая натура, был в то же время жестоким цензором и бесстрастным чиновником? В чем причины его одиночества? Такого рода вопросы очень для меня существенны. Ведь автор вкладывает в произведение все то, что волнует его.

Поэтому и экранизация может взволновать, оставить неравнодушным зрителя только в том случае, если за тем, что происходит на экране, стоит мир живого человека.

Воссоздать этот мир на экране – и есть наша первоочередная задача.

Хочу попутно заметить, что главное для кинематографа, будь то экранизация или нет, – добиться подлинной человеческой правды, чтобы зритель мог узнавать себя на экране. (I, 13)

(1984)

Мне думается, что экранизировать, инсценировать нужно не классическое произведение, а автора.

Что я под этим разумею?

Меня интересует автор, который в конкретный период своей жизни, истории, своей конкретной судьбы написал это конкретное произведение.

Как можно экранизировать «Дядю Ваню», если не представить себе, каким был Чехов в то время, что было вокруг него. Могут быть изменения в тексте, но если они будут идти в русле характера его автора, а не тех героев, которых мы так или иначе привыкли видеть, представлять. Мы пытались подходить так в экранизациях классических произведений.

Мне неинтересно снимать и смотреть картину, если я не ощущаю любви к тому, кто это сделал, к тем, о ком говорят. (I, 19)

ЭЛИТА

Интеллектуальная элита (1992)

Нам все время настойчиво твердят об особой миссии «интеллектуальной элиты» в культурном возрождении страны.

Сейчас в общественное сознание усиленно внедряется идея создания некоего интеллектуально-культурного синедриона при президенте России. От воли этого нового органа будет зависеть все будущее нашей культуры.