Пуговицы

— Чего тебе в такую погоду дома не сидится? Меня мать на десять минут отпустила. Давай, выкладывай, чего там, — кутаясь в куртку, выдал Фил сразу, как только меня увидел.

На ногах у него были пластиковые шлёпки, а зажжённую сигарету он прятал в кулаке и затягивался через него.

— Скажи честно, это ты забрал растяжку?

— Что? Микки, ты тю-тю? — Фил натянул капюшон мне на лоб. — Бэзил предупреждал, что ты поехала на этой теме.

Я сдвинула капюшон на место.

— Томаш тебя видел.

— Вот, блин, — Фил недовольно сплюнул в сторону. — Нашла, кому верить. Томаш из ревности тебе любую фигню наплетёт.

— Почему это из ревности?

— А ты разве не знаешь, что он с Надей мутил?

— И чего?

— Чего-чего? Надя-то на меня запала, вот Томаш и злится до сих пор.

— Откуда такие фантазии?

Очень хотелось поприкалываться на эту тему, но сейчас было нельзя.

— Ой, Микки, это же и дураку понятно. Она ведь съёмку мне предложила, а не ему.

— Какую ещё съёмку?

Фил прикусил губу, обдумывая, не взболтнул ли лишнего, потом сообразил, что назад дороги нет, и признался:

— Короче, есть одно место. Фотостудия. Надя посоветовала. Меня моделью туда взяли.

— Что за студия?

Выпустив струйку дыма, он прищурился и недвусмысленно просигналил бровями.

— Что, правда? — я всё-таки расхохоталась. — Реально? Порнуха? Фил?!

— Ты чё, Микки, совсем? За кого ты меня держишь? — его обиженное лицо рассмешило ещё больше. — Я ж не какой-то там голодранец или приезжий, которому жрать нечего. Просто обнажёнка. Чисто эстетика. Это искусство, если хочешь знать.

— И на каких же педофильских сайтах можно полюбоваться на эту эстетику?

— Блин, обязательно так всё извратить? — он недовольно ткнул меня в плечо.

— Да ладно тебе, скажи. Мы с Лизой посмотрим. Поржём над голым Филом.

— Эй! Только Лизе не вздумай болтать. Ясно? Она не знает. И разозлится.

Меня разобрал ещё больший смех.

— Слушай, Фил, ты вообще хоть иногда головой думаешь?

— Ты меня специально позвала, чтобы наезжать? У тебя критические дни?

— Я когда к тебе шла, понятия не имела, как заставить тебя сознаться в том, что это ты взял растяжку. Но ты сам, добровольно, отдал себя мне в руки.

— Да? — Фил задумчиво помолчал, потёр подбородок. — Ты права, не подумал чего-то.

— Тогда просто колись, и я попробую не вспоминать про эту твою эстетику, — с трудом проговорила я сквозь смех.

— Пообещай, что не скажешь Лизе про фотки.

— Не скажу.

— Только, Микки, то, что я взял растяжку, вообще никакого отношения к Надиной смерти не имеет. Ты ведь это понимаешь? Я потому и говорить не хотел, что вы все на меня сразу бы начали катить.

— Просто расскажи, что ты с ней сделал и зачем.

— Да я над Липатовым прикольнуться хотел. Всего лишь запихнул её в рукав его куртки и всё. Клянусь! — отбросив окурок, Фил развернул меня к себе за плечи. — Ты мне веришь?

— Ну, так… Пока не знаю. Липа к тому времени уже ушёл из школы.

— Ничего не ушёл. Куртка его нормально себе висела в раздевалке.

— Где же он тогда всё это время был?

— А вот с этим уже не ко мне, — Фил расправил плечи и сунул руки в карманы спортивок. — Ты должна помириться с Лизой. Она переживает.

— Ты знаешь, из-за чего мы поругались?

— Приблизительно. Она сделала что-то, чего не должна была, и теперь сильно расстроена. Она тебя любит, Микки, будь к людям добрее.

Фил смотрел на меня с высоты своего внушительного роста.

— Меня никто не любит. По-нормальному, по-настоящему никто. Мы тусуемся, общаемся, проводим вместе время, но это ничего не значит.

— Лиза любит, — повторил Фил.

— Тот, кто любит, никогда не выдаст самый важный для тебя секрет ради собственной выгоды. Понимаешь? А того, кого любят, не предают.

Я скучала без наших с Лизой разговоров, без посиделок в торговом центре, без большой картошки фри на двоих и запаха её духов.

— Но ты всё равно её прости. Вы же нормально дружили. Всем было удобно. А теперь постоянно под вас подстраиваться приходится. Бэзил форсит тебя, а я хочу с Лизой…

С Филом всё было ясно.

Дома стояла оглушительная тишина. Телевизор не работал. С дурным предчувствием я включила свет и, не раздеваясь, быстро прошла в комнату Кощея, ожидая, как в тот раз, увидеть его лежащим на ковре. Но на полу его не было. В кровати тоже. По столу были разбросаны пустые ампулы и вскрытые упаковки от них. Пахло спиртом.

В прошлый раз медики оставили тоже самое. Значит, они увезли его. Но где мне теперь его искать? И жив ли он вообще?

Не обнаружив никакой записки, я отправилась к соседям.

Сосед подтвердил, что Кощея увезли на скорой, отдал мне его ключи, потому что ему пришлось запирать нашу дверь, и объяснил, что есть какой-то общий номер, по которому можно узнать, в какую больницу отправили человека. Но лучше делать это утром, потому что ночью отвечают только дежурные, а они вечно что-нибудь путают.

Я зажгла свет во всей квартире и долго сидела на диване, не двигаясь и прислушиваясь к ноющим из-за погони за Томашем мышцам. После чего всё-таки стащила с себя грязную, забрызганную одежду и, наполнив ванну, отмокала не меньше получаса.

Вечер выдался насыщенный. Я узнала столько всего нового, но ясности не прибавилось. Вопросы продолжали множиться, а самый главный, самый непонятный вопрос, на который могла ответить только я сама, по-прежнему оставался без ответа.

Зачем мне понадобилось копаться во всём этом? Какое, по сути, мне дело до Нади? Ведь не только же из праздного любопытства и не потому, что у Томаша были с ней отношения. Что с того, что она взъелась на меня? Разве я могла иметь к её смерти какое-то отношение, если сейчас ничегошеньки не понимаю?

Из ванной меня вытащило громкое завывание домофона. Я была уверена, что это Бэзил, он иногда мог зайти ни с того ни с сего. Или, возможно, это Фил внезапно вспомнил новые подробности того вечера.

Замотавшись полотенцем и оставляя после себя лужицы, я пошлёпала босиком к двери.

— Доставка пиццы, — еле слышно произнёс голос в трубке.

— Я не заказывала.

— У меня записан ваш адрес. Заказ оплачен.

— От кого заказ?

— Я не знаю. Я курьер. Можно, пожалуйста, быстрее, у меня ещё адреса на очереди.