Пуговицы

— Приходи завтра к нам, — Томаш пристроился рядом. — В два. Даша просила тебя позвать.

— Какой-то праздник?

— Просто так.

— А мама разрешит?

— Её не будет.

— Серьёзно? И где же она?

— Уехала к родственникам на пару дней, — соврал и глазом не моргнул.

Я внимательно следила за выражением его лица.

— К тем самым? Мишеньке и Танечке?

— К кому?

Изобразить удивление ему удалось особенно хорошо.

— К детям своим настоящим.

— Не понимаю, почему ты это сказала.

— Меня это, конечно, не касается. Просто не надо врать. Вот как я пойду к тебе, если ещё неделю назад думала, что ты убил Надю? Зная, что твоя мама совсем не твоя мама, и что в школе никто понятия не имеет, где ты живешь и кто ты такой на самом деле?

— Откуда ты узнала про маму?

— Тебе нужно было подыскать кого-нибудь из другого района.

— Ты говорила об этом ещё кому-нибудь?

— Пока нет.

— Даже своим друзьям?

— Если я скажу, что никому не говорила, тебе будет проще меня убить.

— С этим не поспоришь.

На меня он не смотрел, только себе под ноги. Ботинки у него были тёмно-коричневые, с чёрными шнурками и такие чистые, будто он не месил в них, как все, осеннюю грязь, а парил над дорогой.

Мне стало стыдно за свои.

— Ты уже решил, как собираешься избавляться от моего трупа?

— Не всё ли равно?

— Конечно, нет! Я же должна буду правильно подготовиться. Если ты меня в колодец потом запихнёшь, то можно не краситься и голову не мыть. И одеться как-то попроще, вдруг потом Кощей захочет мои шмотки на Авито продать. Кстати, извращения в программе намечаются? Я тогда бельё красивое надену, чтобы на фотках в полицейских отчётах получше выглядеть.

— Бельё можешь надеть, но на фотках его не будет. Фоток вообще не будет. Только если отдельных фрагментов костей и кожи. Если бы я планировал убийство, то избавлялся от трупа с помощью щёлочи или кислоты, — он растянул искусственную улыбку. — Будем считать, что договорились.

— А ты не слишком наглый?

— А что ещё остаётся, если у тебя самой не хватает смелости подойти?

— Может, не смелости, а желания?

— Желание у тебя есть. Но ты боишься Бэзила.

— Или ты боишься Бэзила?

Я с вызовом развернулась, но ему было всё равно.

— Я — нет.

— Почему тогда в школе не подошёл?

— Придёшь завтра — расскажу.

— Мне кажется, или ты пытаешься заманить меня к себе любыми способами?

— Не кажется.

— Значит, убийство всё же планируется?

— Возможно. Но точно не завтра.

Мы дошли до моего подъезда.

— Я к двенадцати завтра в больницу еду, потом могу к вам, но, скорей всего, опоздаю.

— Мы подождём, — не вынимая рук из карманов, он кивнул, прощаясь, и повернул обратно.

Кощей выглядел плохо. И без того худой, он стал совсем скелетом. Кожа на щеках обвисла и посерела. Седые волосы болтались сосульками. Голубые глаза потускнели.

В палате стояла духота, воняло лекарствами и потом. Его соседей было четверо. Все такие же, как он — осунувшиеся и страшные.

Кощей похлопал перемотанной бинтом на сгибе локтя рукой по одеялу, приглашая меня садиться. Я опустилась на краешек.

— Как ты себя чувствуешь?

— Мне шестьдесят семь и я в больнице. Как мне себя чувствовать?

Дед на соседней койке одобрительно закряхтел.

— Долго тебе лежать?

— Надеюсь, помру раньше, чем выпишут.

— Зачем ты так говоришь?

— А как ещё говорить? Здесь хоть кормят и лекарства дают. А дома что? Лучше подохнуть в чистоте, чем на помойке.

Упрёк в свой адрес я пропустила мимо ушей.

— Я тебе привезла носки и бритву.

Он забрал у меня из рук пакет, и, не глядя, кинул в тумбочку.

— В общем, дело такое. Ты должна позвонить своей матери и попросить денег. Мне понадобятся дорогие лекарства, если ты всё же не хочешь, чтобы я умер прямо здесь.

— Я не буду ей звонить! — я вскочила. — И просить ничего не буду. Тем более деньги. Неужели больше их неоткуда взять? У тебя же есть зарплата! Давай машину твою продадим.

— Машину ты без меня не продашь, а деньги нужны сейчас.

— У тебя наверняка должны быть какие-то знакомые, у которых можно взять в долг.

— Нет у меня никого, — проворчал он, поворачиваясь ко мне спиной. — Я один. И помирать тоже в одиночестве буду.

Дед на соседней койке посмотрел на меня с осуждением.

— Ладно, — сказала я. — Что-нибудь придумаю.

Троллейбус подошёл громыхающий, скрипящий, полупустой. Турникет не работал, электронное табло с названиями остановок тоже. Я села в самый конец салона. На высокое сидение на колесе. Там от мотора шёл жар и можно было немного погреться.

От материных денег Яга с Кощеем отказались почти сразу, как меня забрали. Что для них обоих было огромным подвигом. Яга осуждала и не любила мою мать не меньше, чем я.

А вот отцовские алименты они получали охотно и регулярно вплоть до моих шестнадцати лет, а после с ним не общались. Он с нами тоже.

Таким образом, кроме как у матери денег больше взять было неоткуда.

Но даже если бы я умирала сама, если бы это был мой последний день, последний час, последний вздох, я бы никогда не обратилась к ней.

Нужно было просто у кого-нибудь одолжить. Хотя бы у Бэзила. Его мама ко мне хорошо относилась, она могла дать. Я написала ему сообщение и попросила встретиться, чтобы обсудить важный вопрос. Бэзил ответил, что вечером у него свидание, но если я зайду до пяти, то могу успеть. Так что засиживаться у Томашей мне было нельзя.

— Ура! — закричала Даша, как только открыла дверь. — Ты проспорил! Она пришла!

Схватив за руку, она поспешно втянула меня в квартиру, после чего, занырнув с головой под вешалку, достала новенькие женские тапочки с незабудками и на голубой пластиковой подметке.

— Ничего себе! У тебя обновка?

— Это Слава тебе купил.

Я застыла с курткой в руках.

— Не стоило… Мне и собаки нравились.

— Правда? Хочешь их? Сейчас принесу.

Не успела я и глазом моргнуть, как девочка вихрем умчалась в комнату и тут же вернулась с собаками.