Пуговицы

Но на самом деле, мне уже было срочно. Казалось, если я сейчас же не объясню себе, как так вышло, что Яга и Надя оказались связаны одним домом престарелых, которых в московской области сотни, то взорвусь от любопытства.

Бэзил ответил только на второй мой звонок.

— У меня тут такое! — выпалила я, в надежде сразу заинтересовать, но он не обрадовался.

— Давай потом, к нам Антон приехал.

— Но, Вася, это важно.

— Надеюсь, никто не умирает?

— Нет, конечно, но…

— Тогда потом.

— Мне нужно с кем-то поговорить. Я сойду с ума от нетерпения.

— Помирись с Лизой.

На часах было пять, в больницу звонить не воспрещалось.

— Ну, что тебе? — это было первое, что сказал Кощей, ответив на звонок. — Разбудила, зараза.

— Я нашла под ковром рекламу дома престарелых. Ты что-то знаешь про это?

— А тебе какое дело? Собралась сдать меня?

— Яга была против такого. Зачем ей понадобился дом престарелых?

— У меня приступ, между прочим, был. Я ничего не помню. Ты позвонила матери?

Чашка крепкого кофе натощак, хоть и убивает желудок, но мозги пробуждает моментально.

Все свои бумаги: счета за квартиру, рецепты, больничные, рабочие записи и блокноты Кощей держал в двух нижних ящичках архивного шкафа. В отличие от его комнаты, в них царил идеальный порядок. Все чеки по оплате подколоты скрепками и подписаны, папки датированы и пронумерованы, рабочие отчёты и выписки из каких-то дел рассортированы по пластиковым файлам. Основное, конечно, хранилось в офисе их конторы, но «текучку», как он называл, он приносил и домой. Иногда мог весь свой выходной день провисеть на телефоне, обзванивая больницы или полицейские участки.

Я вытащила ящик целиком, поставила на пол и склонилась над ним.

Достала все папки и бестолково перебрала одну за одной. Просто записи о каких-то людях. Имена, которые мне ничего не говорили. Места проживания, работы, телефоны, номера банковских карт и машин, фамилии родственников, адреса почты и страничек в соцсетях, паспорта, визы, свидетельства о браке и смерти. Просто какая-то общая

информация, сбором которой Кощей занимался по работе. Чтобы что-то найти, нужно было понимать, что ищешь, а я совершенно терялась в догадках.

Папка, которую я искала, оказалась самой тоненькой и неприметной. Прозрачный файл — договор проживания, оформленный на имя Яги с первого марта. Насколько я помнила, Яга, действительно, ездила в санаторий — лечиться. Но тогда ни о каком доме престарелых речи не шло. Её не было от силы пару недель. Потом она вернулась и больше никуда не уезжала.

Вооружившись новой информацией, я предприняла ещё одну попытку.

— Тамара Андреевна, здравствуйте. Это Маша. Вам удобно разговаривать?

— Да, я слушаю, — голос директрисы звучал по-домашнему расслаблено.

— Вы с моей бабушкой так хорошо дружили… Я сейчас разбираю её вещи и нашла проспект дома престарелых. Вы случайно не знаете, что это могло значить? Неужели она обдумывала такой вариант? От этой мысли мне немного грустно, неужели ей было плохо с нами?

— Что ты, Машенька, — после некоторого молчания ласково проговорила Тамара Андреевна. — Конечно, ей было хорошо с вами. Возможно, ей в поликлинике этот проспект дали. Они постоянно пытаются насильно впихнуть разную дурацкую рекламу.

— Нет, но она же туда потом поехала.

— Куда поехала?

— В «Пуговицы» эти. Зачем? Там же, наверное, дорого…

— Нет. Я не знала.

— Ну, как же, помните, она в санаторий ездила?

— Санаторий помню, а дом престарелых нет. Скорей всего, это и есть объяснение. Санаторий-профилакторий на базе пансионата для пожилых людей. Она просто ездила лечиться. У неё ведь был повышенный сахар.

— Но вы же знаете, что Надежда Эдуардовна там работала? В «Пуговицах». Думаете, совпадение?

— Я, правда, не знаю, Машенька, уже и не помню, где Надя работала.

— Моя бабушка не любила её, да? Это из-за дядьки Васи Стёпина? Антона? Вы мне можете рассказать, что там на самом деле у них случилось?

— Сейчас точно не могу, — голос её сделался сухим. — И не думаю, что стоит ворошить прошлое. Ни Ольги Викторовны, ни Нади уже нет в живых, к чему эти разговоры?

— Но мы-то живы!

— Маша, прошу, займись своей успеваемостью. Мне неприятно это говорить, но сейчас, когда твоей бабушки нет в живых, заступаться за тебя некому.

Разговор с директрисой получился дурацкий. Она разозлилась. Я это почувствовала, но не успела уловить, в какой именно момент. Если бы мне было не семнадцать, она бы и не подумала так отфутболивать меня, попрекая успеваемостью.

Я тоже разозлилась. Ходила по квартире, как тигр в клетке, в трусах и халате нараспашку, совсем не чувствуя холода и не зная, чем себя занять, чтобы избавиться от назойливого любопытства. Пока вдруг, остановившись напротив зеркала, не заметила, как за последние месяцы уменьшилась моя грудь, а рёбра стали некрасиво выпирать. Обычно люди радуются, когда худеют, но для меня это был дурной знак. Очередной признак моего социального упадка. Я всё ждала, что жизнь вот-вот начнется, а она лишь катилась по наклонной.

— Пожалуйста, можно мне встретиться с твоим дядькой? — елейным голосом попросила я в ответ на ворчливый отклик Бэзила.

— С ума сошла? Зачем?

— Просто поговорить.

— Знаю я твоё поговорить, — пробурчал он. — Прицепишься, как банный лист. Нет. Нельзя.

— Если не разрешишь, я скажу твоей маме, что ты гей.

— Это что ещё за фигня?

— Просто разреши зайти в гости. Я ничего плохого не сделаю. Честно. Только спрошу его про Ягу. Про Ягу можно?

— Ты же против шантажа.

— Но ты-то не против.

— У нас семейный обед.

— Я после обеда зайду. Минут на десять.

— Ты невыносимая, Микки.

— Я знаю. Спасибо. Когда заканчивается обед?

Когда я пришла, они только приступили к чаю, и я ещё не успела разуться, как Бэзил, всунув мне в рот шоколадную зефирину, объявил Антону, что я пришла поговорить.

Мы с Антоном были немного знакомы, и он просил обращаться к нему на «ты».

Бэзил отвёл нас в свою комнату, и они, открыв окно, стали курить в лоджии.